Ответил, зевая:
— Давно грозит, да по пьянке же. Стращает, ничего не сделает. А я куда ночью-то пойду… Ты ведь его не очень боишься.
Неправда, она боялась! Очень, как никогда прежде. Орлов в тупике: деньги пропиты, еще взять негде, деваться некуда. При нем заряженное ружье, и сам он заряжен коньяком и безысходностью. Что же делать ей?
Хорошо, что Олег ушел из дома, она видела в окно. Ночью умоляла: «Не ходи домой, сынок, останься здесь, страшно мне за тебя». Ответил, как взрослый: «Я должен вернуться. А то он догадается, что предупредил тебя. В больницу с ружьем заявится, наделает тут делов. Успокойся, мама, он меня не тронет».
Сын в безопасности. А ей-то что делать? Скоро рассвет. Надо звонить в милицию.
Светало. Улицы еще безлюдны, но над избами кое-где белыми кошачьими хвостами поднялись дымки — рачительные хозяйки печи растапливают.
Милицейская машина мчалась в сторону больницы.
— Откуда у Орлова ружье? — вслух размышлял капитан Харлов. — Не было у него никакого ружья. Уж при его-то агрессивности сколько раз стрельбой грозил бы. Может, ошибся парнишка?
— Он говорит, сам видел двустволку, — ответил младший лейтенант Володя Лиханов.
— Давайте-ка уточним, вправду ли нам его вооруженного брать придется. В Тагил они ездили с Рюриком… — капитан обернулся к шоферу: — Знаешь, где Рюрик живет?
— Кто ж его не знает.
— Давай к нему.
Встрепанный, со вчерашнего «не просохший» Рюрик долго не мог сообразить:
— Кто с ружьем, кого убил? Не убил еще? Тогда пошто меня разбудили?
Когда дошло, разволновался:
— Так то ж мое ружье-то! Ага, я собирался в тайгу, на медведей… Мы шмутки в Тагиле оставили, и ружье в моем рюкзаке осталось. Видно, Колька забрал его. Дорогие товарищи милиция, я с вами поеду! Я ж виноватый буду, если Колька сдуру натворит чего. Он мне лучший друг, сам ружье отдаст, вот увидите.
— Что ж, поедем, — согласился Харлов. — Исполни в кои-то веки свой гражданский долг.
Рюрик втиснулся на заднее сиденье между младшими лейтенантами Лихановым и Кузовниковым. В милицейской машине, перебивая бензиновый запах, воцарился перегар «разливухи». Рюрик ерзал, сокрушался, обещал один отобрать у лучшего друга ружье.
— Почему хранил незарегистрированное ружье?
— Да разве оно ружье? На медведя, конечно, сойдет, а милиции показать совестно: из утиля на соплях слеплено. Но сейчас будет порядок. Главное, не волнуйтесь, товарищ Харлов, потому что я с вами…
— Лучше бы твое ружье было с нами, а вы с Орловым в тайге.
— Сейчас я сам ружье вам в наилучшем виде…
— Самовольно не лезь, мою команду слушай.
Машину оставили на дворе. Возле больницы ждала их Екатерина Тимофеевна в белом халате, пальто внакидку.
— Там он… Спит, наверное. Вот ключи, возьмите.
В доме тьма и тишина. Капитан еще раз проинструктировал группу задержания. Кузовникову велел наблюдать за соседней половиной дома, чтоб никто не вышел в тамбур орловской квартиры. Капитан крикнул несколько раз:
— Орлов! Вы меня слышите? Я капитан Харлов. Откройте дверь, выбросьте оружие!
Дом молчал.
— Ну-ка, я, — Рюрик стукнул в дверь кулаком, возопил хрипло: — Никола, друг! Это я, Рюрик. Слушай, отдай мое ружье. Срочно надо! Открой, Коля, это я,
Володя Лиханов зашептал Харлову:
— Товарищ капитан, разрешите мне Орлова брать.
— Нет, я сам.
— Почему, Александр Иванович? Не доверяете, да?
Капитану понятна была горячность Володи, ведь и сам когда-то сержантом на границе…
— Товарищ капитан, должны же мы овладевать приемами…
— Хорошо, готовься. Я рядом буду. Но смотри, осторожнее!
Поорав еще немного, Рюрик изрек тоном специалиста:
— Дрыхнет. Две бутылки — штука мощная. Заглотил и спит.
— Или затаился, — сказал Харлов.
— Не-е, дрыхнет он. Товарищ Харлов, дай ключ, я отопру, зайду, и будет полный порядок.
— Отопри, но сам за дверью стой.
Рюрик повернул ключ, рванул дверь. Напахнуло домашним теплом, застоялым табачным дымом. И — ни звука. Лиханов, готовясь к броску, подался вперед, заглянул в коридор…
…Тьма полыхнула; грянула, что-то горячо ударило в лицо… Харлов подхватил Володю. Рюрик захлопнул дверь и мимо них выскочил из тамбура.
Харлов отнес Володю за крыльцо, где безопаснее, приложил горсть снега к его окровавленному лицу.
— Ты живой? Скажи что-нибудь, Володя!
Лиханов очнулся, застонал. С помощью Харлова поднялся на ноги.
— Жив! Идти можешь?