Секретарша секунду удивлялась молча.
— Н-ну, как хотите… — И уже другим, «служебным» тоном женщине: — Зайдите.
Та скривила торжествующе губы — во, осадила начальника! — и небрежной развалочкой вошла в приемную.
Ельников ждал. Занятие непривычное для него. Ждать приходилось, разве когда вызывали в главк. Но скоро свои, сегодняшние мысли снова овладели им. Не заметил, как уходила по коридору сердитая женщина в зеленом, как перестал посвистывать, замялся и неохотно пошел к начальнику длинноволосый парень, как, покашливая и покряхтывая, следом за ним уплелся старичок. Потом еще кто-то. Очнулся, когда тронула за плечо секретарша:
— Заходите же.
Майор писал. Но сразу отложил ручку, вышел из-за стола, протянул широкую ладонь.
— Здравствуй. Садись.
Ельников пожал его руку и выдохнул нетерпеливо:
— Ну?
Майор потрогал бритую щеку, потер высокий с залысинами лоб.
— Ну? Говори, Сергей.
— Скверное, брат, дело…
— Знаю, что скверное. Потому говори сразу.
— Ладно. Задержали их в полпервого ночи на углу Садовой и Пушкинской. Олег и с ним еще двое. Пьяные, конечно. Шли из ресторана. Встретили девушку, с работы шла. Сначала приставали, а когда вырвалась, догнали и… били. На ее счастье, люди шли как раз со смены. Ну, эти бежать. Задержали их. Собственно, и все.
— Били, значит?
— Да. Больше ничего не случилось. Но девушка упала.
— Сильно ударилась? А он где? В камере?
— Ночь провели в вытрезвителе. Сейчас ждут дознания.
Лицо Николая Викторовича побелело, под глазами выявились синие тени, и глубже стали морщины у рта. Майор кивнул на стул:
— Ты садись, Коля.
— Угу, спасибо. Ты сам с ним занимался?
— Нет, и не видел еще. Даже не решаюсь как-то.
Ведь очень хорошо вас всех знаю… Олега-то с пеленок… Дело их у Евстафьева, молодой лейтенант, но толковый. -
— Дело? Ну да, дело… Послушай, может быть, тут что-нибудь не так, а?
— К сожалению, все так.
— И что за это?
— Ты же знаешь, определяет суд.
— Но все-таки?
— Н-ну, если дойдет до суда… до трех лет.
— А до суда дойдет?
— Если потерпевшая подаст заявление, то прокуратура, я думаю, даст санкцию на возбуждение уголовного дела.
Ельников грузно опустился на стул. Майор сел рядом. Николай Викторович спросил:
— Зачем ты все рассказал жене? Ты бы мне сперва, уж я Лену подготовил бы как-нибудь.
— Да ведь я понимаю, что не следовало бы! Позвонил, надеясь тебя застать дома, да ты уехал уже. Сказал я Лене, что по заводским делам ты нужен, и трубку положил, думал немного погодя на завод позвонить. Только матери, они к беде чуткие. Тем более что дома Олег не ночевал. Лена сразу же опять меня вызвала. Я было успокаивать, да… Словом, вытянула из меня всю правду. Как она, Лена-то?
— У нее ж сердце больное. Хотела сама к тебе ехать — не смогла. Соседи «неотложку» вызвали. Но почему?! Почему?!
Ельников вскочил и заходил по кабинету.
— Да, почему?! Я не пьяница, не скандалист, не жулик, всегда ему толковал о порядочности, о совести, о… Мой тут какой-то просчет, но в чем? В чем тут моя вина?..
Он круто остановился.
— Твоя — не знаю. Разве лишь в том, что забот у директора завода всегда по горло, а времени для семьи всегда дефицит. Да ведь и не один ты его воспитывал. Мальцам каждый встречный немножко воспитатель. А встречные, они разные. Хоть бы и старшие, наше поколение взять…
— Поколение? Ну, знаешь… Наше поколение и трудом, и кровью советское.
— Да, но вот сейчас здесь, у дежурного в камере, спит некий Додонов. Систематически пьянствует, во хмелю же не человек. Дебоширит, орет, лается. Трезвый — изоврался вконец. А ведь тоже воевал, до Будапешта дошел, медали у него. И вот существует же. Награды сохранил, совесть потерял.
— Но Олег мой сын! Мой, а не его!
— Ты на своем заводе сидишь, а Додонов на улице, на виду буянит.
— Так вы-то на что, милиция?
— Что — мы… Он преступления не совершил пока. Пятнадцать суток ему давали. Посадить за хулиганство в колонию, по указу? Так нам все время твердят: избегайте мер с лишением свободы, воспитывайте.
— Тогда ссылать таких куда-нибудь в тайгу, чтобы молодежь не пачкали!
Майор вздохнул:
— Организовать такую «тайгу» не в полномочиях начальника райотдела. К сожалению.
— А что в полномочиях?
— Ну… беседы, внушения. Пятнадцать суток вот. Или штраф.
— Эх вы, бедняги, — сказал Ельников и задумался. Майор взял со стола карандаш, повертел, положил на место.
— Коля, ты повидаться с Олегом не хочешь? Поговорить?