— Да, говорю. Никакого Панченко не знаю, ничего не проверял, хотите, могу в том расписаться, давайте бумагу.
Крылов уставился на него.
— Что же, не глядя? Так можно и приговор себе подписать.
— А я и подписываю, — оживился Храмов. — Несколько раз в день подписываю. Вот смотрите, — схватил он пачку накладных, перебирая в руках, выдернул одну из них. — Вот. Видите? За пять тонн расписался, так? А принял? Э-э, то-то и оно. Хрюшка жалобную книгу не потребует, за недолив-недомер не спросит… Или вот, — выдернул он другую бумажку, — горбыль сегодня привезли, расписался за пиловочник, кирпича наверняка на тысячу штук меньше, тоже расписался…
Крылов был совершенно обескуражен. За свою журналистскую жизнь повидал он всякое, но такой откровенности в нечистых делах…
— Вас заставляют?
Храмов вопросительно посмотрел на него.
— Что заставляют?
— Ну… расписываться.
— Кто ж может заставить?! — удивился Храмов.
— Зачем же подписываете такую липу? — чуть ли не закричал он.
— Да вы что? Вчера народились? Не подпишу — слова никто не скажет, только на следующий день уже другой будет подписывать… И заметьте — за матценности. А тут, — с пренебрежением махнул на ксерокопию, которую Крылов все еще держал в руках, — какие-то слухи столетней давности. Да еще начальник подписал. Да я после Прохорова где угодно свой крючок поставлю…
Вид у Крылова был настолько растерянный, что Храмову вдруг стало жаль его. Сочувственно спросил;
— А мужик этот что — ваш родственник?
Накипевшее в Крылове выплеснулось.
— Нет! — сухо и резко сказал он. — Я ревизор.
Слова Крылова привели Храмова в веселое настроение.
— Ну и шутник же вы! Когда ревизор еще кальсоны в чемодан укладывает, я уже знаю, что едет. — И рассмеялся.
К конторке подходили какие-то люди с заявками, счетами, накладными, чего-то требовали, что-то доказывали, и Крылов, оттиснутый ими, смотрел на этого затурканного человека, и мысли его разбегались. Что это? Уверенность в безнаказанности? Бесхозяйственность, возведенная в норму? Или то и другое, вместе взятое? Вот бы в чем разобраться. И написать. Показать такую фигуру и тех, кто за ним стоит. Даже не спросил, кто пришел. Ничего не боятся. Конечно, и Храмову перепадает из доли хрюшек, пиловочника, кирпича… Но не до этого было сейчас Крылову.
В машину он сел молча. Глядя на его удрученный вид, молчала и Валерия Николаевна. Не обращаясь к ней, он сказал:
— Ужасно, просто ужасно.
— Отказался говорить?
— Сказал. Больше чем надо сказал… Одним словом, в работе комиссии не участвовал.
— Затем и привезла вас сюда… Теперь к Сторожеву, совсем близко.
Ехали минут пятнадцать, не проронив ни слова. Остановились у здания сельсовета в центре широко раскинувшегося красивого села. Дома добротные, во многих дворах гаражи. И на этот раз Валерия Николаевна отказалась сопровождать Крылова. К председателю сельсовета Сторожеву он пошел один. Человек этот произвел самое благоприятное впечатление. Ему лет сорок, умное, спокойное лицо. Крылов представился и сразу приступил к делу. Извлек ксерокопию, спросил:
— Этот документ вам знаком?
Сторожев улыбнулся:
— Как видите, там моя подпись, значит, знаком.
— Меня интересует, какие факты в этих выводах установили лично вы. Знакомились ли с проектом документа, выслушали ли других членов комиссии, проверявших другие вопросы?
— Лично я ничего не устанавливал, — сказал Сторожей несколько смущенно. — Товарищ Прохоров прислал машину, просил срочно приехать, и я поехал…
— И что?
— Показал выводы комиссии, попросил подписать. Я внимательно прочитал их…
— И подписали? — не хватило у Крылова терпения дослушать.
— Да нет, говорю ему, вроде неловко, не участвовал я в работе комиссии. А он обиделся: «Кто, говорит, виноват, что не участвовали?» Так приглашения, отвечаю, ни разу не получал. А он и вовсе: «Вот так мы и выполняем партийные задания — сидим и ждем приглашения, а потом свысока людям недоверие высказываем, которые работали, проверяли». Стал я еще раз просматривать выводы, а он вдруг берет их у меня и говорит: «Ну вот что, раз не доверяете, берите мою машину, хотя езды у меня по горло, и езжайте по селам, сами проверяйте, ждать некогда, завтра к утру я должен сдать выводы в райком». И взялся звонить по телефону по своим делам. Подумал я… верно, пять подписей стоит, и сам он подписал, ну и я свою подпись поставил.
Крылов сидел, не глядя на председателя.
— Все точно, — выдохнул он наконец, подводя итог своим мыслям.
— Так и я думаю — точно. Люди все-таки работали.
До Крылова не дошел смысл его слов, да и не слушал он. Кажется, готов был излить свою злость на этом болване, да подумалось: может, не болван он вовсе, а толковый и честный человек, да слишком податливый и стеснительный. Постеснялся противиться натиску Прохорова, доверился подписям. Сколько же вреда приносит вот такая личная честность, а по сути гражданская беспринципность!
Он поднялся и протянул на прощание руку:
— Спасибо.
Быстро направился к выходу.
Сергей Александрович пересказал Валерии Николаевне весь разговор. Выслушав, она сказала:
— Ничего нового, я все это хорошо знала. Важно, что и вы убедились.
В тот день они побывали еще у трех членов комиссии. Двое из них, как и первые два, подписали выводы, никакого понятия о существе дела не имея. А третий… Валерия Николаевна сказала, что с ним будет особенно интересно побеседовать. Это старый, всеми уважаемый учитель сельской школы Станислав Макарович Макаров.
Крылов назвал себя, раскрыл папку с документами и только хотел задать свой стандартный вопрос — что именно он установил лично, — как старик, тяжело вздохнув, заговорил первым:
— Опять? — Он смотрел не на Крылова, а на бумагу. — Но так же нельзя. Я уже десять раз давал объяснения. — Руки у него подрагивали не то от старости, не то от волнения. — Могу повторить только то, что сказал товарищу Прохорову и всем, кто с этой бумагой приходил: подписать не могу.
— Позвольте, разве вы не подписали? — Крылов быстро взглянул на выводы и только сейчас увидел, что против фамилии Макарова подписи не было. — Извините, — растерянно сказал он, — я не обратил внимания.
Станислав Макарович, точно не слыша Крылова, горячо говорил:
— Меня же никто не спросил, могу ли участвовать в работе комиссии или нет. Просто поставили в известность, да и то когда принесли эти выводы. Поймите, мне много лет и нет у меня сил заниматься всем этим…
— Станислав Макарович, дорогой, я совсем по другому поводу…
Но Макаров, ничего не желая слушать, твердил свое:
— А я, извините, никогда не пользовался чужим трудом, не могу я удостоверить то, чего не знаю. Не сомневаюсь, люди это установили, но не я, понимаете?
Крылов уже не перебивал старого учителя, дал ему высказаться до конца. Когда тот умолк, объяснил, зачем приехал. Выводы вызывают сомнения, убедился: люди подписывали их, не зная существа дела, — и ему теперь важно, как Прохоров заставлял подписывать, кто еще приходил с этими выводами.
Станислав Макарович слушал, чуть приоткрыв рот. Потом взмолился:
— Увольте меня, ради бога, от этой истории. Ничего решительно не знаю, не знаю, кто приходил, и не втягивайте меня, старого человека, в это дело. Не могу в нем участвовать ни в каком качестве…
— Нехорошо я все-таки поступила, — сказала Валерия Николаевна, выслушав Крылова. — Я его еще по школе знаю, нашего доброго Макарыча, училась у него. Честный и чистый человек.
— Почему же нехорошо? — не понял Крылов.
— Потому что знала — расстроится. Сознательно пошла на то, чтобы подвергать его новым испытаниям.
— Вы здесь ни при чем. Все равно поехал бы к нему. Я обязательно побеседую с каждым членом комиссии… А на сегодня хватит. Домой, а?
— Как хотите. Могу завтра взять отгул и снова сопровождать вас, благо знаю, кто где живет. А можете на моей таратайке поездить сами.
— Люди неблагодарны, — улыбнулся Крылов. — Машина так преданно служит вам, а вы… Если всерьез, Валерия Николаевна, то я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением. Только знаете, мне обязательно надо в обком, но мне не терпелось встретиться с вами.