Хижняков знаками стал вызывать Гулыгу в коридор. Петр Елизарович сидел боком к двери и, увлекшись разговором, не замечал его.
— А Любочка ваша, — обратился он к Артему Савельевичу, — произвела на ректора хорошее впечатление. Умница.
— Да? — прищурился Ремизов. — Была бы умницей, не завалилась бы в Москве… Родители избаловали. Сто раз говорил сыну: не давай девчонке поблажек. Да где там — единственная доченька. Вот и результат…
— Не все ли равно, где поступать — в Москве, в Лучанске, очный, заочный… Через год организуем перевод — и что на салазках под гору, — подмигнул Гулыга.
— Спасибо, братцы, очень выручите.
— В единстве наша сила, закон жизни.
— За это стоит и выпить, — предложил Прохоров.
— Пора, пора, — кивнул Гулыга на дверь.
Прохоров быстро встал, распахнул дверь, крикнул:
— Семен!
Тут наконец Гулыга заметил энергично подающего ему знаки Хижнякова.
— Ты что, Павел, заходи.
— На пару слов, Петр Елизарович.
— Да заходи, чего ты? — повторил Гулыга и обернулся к Ремизову. — Опять его совхоз первое место занял.
Артем Савельевич рассмеялся:
— На то он и Хижняков, а ты его начальник.
Но тут вошел Семен — между пальцами у него торчали зажатые веером шампуры с шашлыками, — все взгляды обратились к нему. И только Хижняков продолжал твердить:
— Да на пару же слов, Петр Елизарович.
— Что у тебя стряслось? — недовольно бросил Гулыга. — Пожар? Где горит?
Хижняков вошел, помялся и почему-то шепотом сказал:
— Крылов в Лучанск приехал.
— Кто? — переспросил Исаев.
— Журналист. Тот самый. Крылов Сергей, не помню, как по батюшке.
— Александрович, — подсказал Гулыга. — Точно знаешь?
— Сам видел.
Все переглянулись.
— Ну и пускай себе гуляет, — махнул рукой Гулыга. — Ты-то чего нервничаешь?
— В управлении КГБ был.
— А в обкоме? Не знаешь?
— На обкомовской машине туда приезжал, значит, и в обкоме был.
— Неймется дураку, — зло сказал Гулыга и задумался. Неожиданно рассмеялся весело, беззаботно: — А пошел он… Тудыть его растудыть! В гробу его, в белых тапочках… А ну все к столу!
Расселись, кутаясь в простыни. И Хижняков присел.
— Будем! — лихо поднял стопку Гулыга.
Чокнулись, выпили. Стали разбирать с подноса шашлыки. Но аппетит, похоже, пропал. Настроение было испорчено.
Позже, когда собрались разъезжаться, когда в машину Ремизова погрузили завернутую в пленку тушу косули, ящик с копченой рыбой, банки с соленьями и водители стали заводить двигатели, Исаев остановил направлявшегося к своей «Волге» Гулыгу.
— Петр Елизарович!..
Тот оглянулся. Они были одни, никто не мог их слышать.
— Положа руку на сердце: в этой истории с Панченко все чисто? — Он пристально посмотрел Гулыге в глаза.
Петр Елизарович не отвел взгляда, смотрел на секретаря райкома не моргая.
— На выводах комиссии Прохорова твоя виза стоит.
В его голосе Исаеву почудился вызов.
— Понимаю, — серьезно и задумчиво протянул Исаев. — Это я понимаю. Но ты все же ответь: на тебе ничего нет? Совсем ничего?
Гулыга едва заметно усмехнулся. Чуть ли не весело сказал:
— А вдруг есть?
— Не шути! — Слова прозвучали угрожающе.
Но Гулыга, должно быть, не придал им значения.
— Очень интересно знать, что бы ты в этом случае сделал. — Выждав, глядя на Исаева испытующе, и продолжал: — Не первый год работаем вместе. На моих дрожжах твое тесто взошло. Теперь по одной реке плывем, одну воду пьем. И авторитет у нас с тобой высокий. А жизнь, Степан Андреевич, на авторитетах держится. Это ты не хуже меня знаешь. Ну, допустим, был за мной грешок сто лет назад… Что же нам с тобой теперь делать? Авторитеты ломать?
Исаев смотрел на него растерянно.
— Шучу, шучу, — сказал Гулыга. — Не бойся — шучу. Ничего за мной нет. Этот Панченко был гадом и жизнь свою как гад ползучий закончил. — Злобно сплюнул. — Вы поезжайте, я тут немного задержусь. — Повернулся и пошел в сторону леса. Шел быстро, не оглядываясь.
Исаев смотрел ему вслед.
Машины разъехались. Только «Волга» Петра Елизаровича оставалась возле дома. Водитель за рулем терпеливо ждал хозяина.
Первый секретарь обкома партии Владимир Михайлович Званов встретил Крылова добродушным упреком:
— Мы вас уже пятый день ждем, товарищ Крылов.
Оказалось, Герман Трофимович звонил ему, в общих чертах обрисовал суть дела, просил оказать максимальное содействие.
Приглашающим жестом Званов указал на стул:
— Прошу садиться… Слушаю вас, товарищ Крылов.
Сергей Александрович внимательно посмотрел на секретаря обкома. Была у Крылова привычка: впервые увидев человека, пытаться определить его характер, даже биографию. Потом, хорошо познакомившись, проверял, в чем ошибся, какие черты угадал правильно.
— Может быть, будет короче, если вы ознакомитесь с этой запиской? — И он положил на стол копию своего объяснения.
— Давайте, — согласился Званов. Уселся поудобнее и стал читать.
Сергей Александрович изучающе смотрел на него. Раздражало то, что Званов часто отвлекался — то говорил по телефону, будто не мог сказать секретарше не соединять его, то подписывал какие-то бумаги, судя по всему, не такие уж срочные, а двоим даже дал поручения, с которыми можно было повременить. Разговаривал с людьми как-то нерешительно, поручения давал словно извиняясь, будто не уверен, согласятся ли их выполнять.
Нет, не понравился Званов. Не то чтобы внешность неприятная, напротив, симпатичный, улыбчивый, добродушный, только не эти качества хотелось в нем видеть. Поставить бы на его место человека с мужественным, волевым лицом, крупного ростом, чтобы и по кабинету ходил, сознавая свое высокое служебное положение, свои огромные возможности и права, действовал бы решительно и быстро. Да, знать, не судьба.
По ходу чтения Званов задавал какие-то вопросы, по мнению Крылова, несущественные, и невеселые мысли лезли в голову. Сумеет ли этот человек разобраться с его делом, где жизнь тугим узлом связала героическое и подлое? Захочет ли? Разоблачение Гулыги и на него тень бросит. Ну пусть не тень, но все-таки в его области проходимец занимает высокий пост…
Закончив с запиской, Званов пригласил к себе председателя партийной комиссии Чугунова.
— Ознакомьтесь с этим документом, Николай Петрович, — протянул он бумагу. — И с автором этого сюрприза, — указал на Крылова.
Пока Чугунов читал, он успел поговорить с несколькими руководителями партийных организаций и предприятий. Когда Чугунов закрыл папку, Званов вызвал секретаршу, мягко сказал:
— Меня нет. Буду через полчаса, минут черев сорок. — И обратился к Чугунову: Заводите персональное дело.
— Да… но… требуется заявление… Потом, товарищ Крылов не у нас на учете.
— Разве? — Он иронически улыбнулся. — А Гулыга? Наш передовой генеральный директор. — И в этих словах Сергею Александровичу послышалась ирония.
— Ясно, — с готовностью сказал Николай Петрович и как бы осекся. — Видимо, начнем с того, что попросим товарища Крылова написать нам официально… Для персонального дела нужен формальный повод.
— Вам виднее. А формальный повод, дорогой Николай Петрович, тут и повод по существу. Разве справка из архива Министерства обороны не основание для разбирательства? А это? — кивнул Званов на записку Крылова. — Адресовано, правда, не нам, но речь идет о наших людях. — Не дожидаясь ответа, уже другим, официальным тоном сказал: — Давайте лучше обговорим, чем займемся в первую очередь.
Чугунов быстро извлек из кармана блокнот. Владимир Михайлович сидел, думал. Потом очень тихо, как бы про себя:
— Одного не могу понять. Если все так, как здесь написано, почему Дмитрий Панченко не обратился к нам? В другой области живет? Все равно, напиши он в местный партийный орган, нам бы сообщили. А Голубев?.. А Зарудная?.. По всякой чепухе десятки писем люди пишут, а тут?