— Капитолина Сысоева кем вам доводится?
— В каком смысле?
— Она родственница ваша, что ли?
Завенугин опять моргает и усиленно думает, что ему ответить, как бы промашки не дать.
— Дальняя.
— А мужа ее как зовут?
— Нету у нее мужа. Погиб он. Во время войны.
— Как же так? А нам известно, что сидели вы последний раз с ее мужем.
— Зачем с мужем. Дружок он ей.
— А где он сейчас? Фамилию его знаете?
— Альфредом зовут. По кличке Чистый. А фамилии не скажу, иностранная она. Мандрес, что ли.
— А как вы с ним и когда встретились?
— На пересылке, здесь, в Москве. Плотник я, а Альфред каменщик. Подбирали тогда строителей…
И Завенугин рассказывает, в какой исправительно-трудовой колонии отбывали они с Альфредом-каменщиком наказание, что строили.
— А сейчас с Альфредом встречаетесь? Или, может быть, с Капитолиной Сысоевой его видели?
— Нет, не приходилось.
— Будем считать, что вы говорите все как есть. Подумайте пока, Завенугин. Скоро вызовем.
Перебудь часок, другой, третий в КПЗ, Иван Завенугин, вовсе небезынтересный для МУРа бывший ли, нынешний преступник. А в колонию, где ты отбывал срок вместе с Альфредом Чистым, уже позвонили по служебному телефону. И там подняли все архивы, чтобы раскрыть псевдонимы «специалиста по мехам».
Пришло время захлопывать капканы. Арест Завенугина наделает переполоху среди сообщников. И мало ли на какие неожиданные шаги толкнет преступников страх поимки.
Буфетчицу Капу срочно вызвали в этот вечер к телефону, в квартиру к соседям. И буквально через несколько минут после разговора она выскочила из парадного, застегивая на ходу пальто.
Двое молодых людей так усердно читают сегодняшние газеты, что за широко раскрытыми полосами лица их разглядеть никак нельзя. Молодые люди едут вместе с Капой в метро, потом — в электричке. На станции Кудиново синее Капино пальто с красным шарфом очень быстро мелькнуло вдоль платформы. Вот каблуки ее, как трель отбойного молотка, простучали по лестнице, ведущей с платформы на широкую, утоптанную множеством ног дорожку. Там ее встречает парнишка лет 16—17 с заведенным мотоциклом. Капа отдает ему большую закрытую сумку, и мотоциклист сразу же поддал газу, уносясь по снеговой тропке.
Петр и Сергей помедлили: не хотелось упускать мотоциклиста и расставаться было нельзя в предвидении возможных осложнений. А Капа почти бегом заспешила на автобусную стоянку и успела вскочить в машину, которая уже трогалась. Дверь захлопнулась.
Неужели прозевали? Петр оглянулся. На привокзальной площадке стояла трехтонка. Шофер грузовика и двое его спутников, открыв дверцу кабины, закусывали, расставив на сиденье еду и бутылки с молоком.
— Выручайте, ребята. Надо догнать автобус. Дело серьезное.
Ребята выручили. На четвертой остановке Капа вышла. Выпрыгнули из кузова грузовика, остановившегося метрах в ста пятидесяти, и Петр с Сергеем. Буфетчица торопливо зашагала к двухэтажному барачного типа дому, расположенному среди молодых деревьев, неподалеку от дороги. Зашла в единственный подъезд. Снова дробный стук каблуков — она поднималась на второй этаж. Как бы не всполошить буфетчицу и в то же время узнать, куда она направится? Снаружи — железная пожарная лестница с редкими перекладинами. Кулешов глазами показал на нее, и легкий Сергей мигом взлетел наверх. В окне, выходящем на лестничную площадку, было разбито стекло, и Сергей хорошо видел, как Капа открывала ключом английский замок двери посредине коридора.
Они с Петром переждали ровно столько, сколько, по их мнению, надо было Капе, чтобы посчитать себя в безопасности.
— Сысоева?
— Да, я Сысоева.
Капа еще держит руку на замке пыльного чемоданчика, узкого и длинного, хранившегося, несомненно, под той самой доской в полу, что сейчас вынута и лежит рядом со стамеской, которой ее только что поддевали. В чемоданчике — винтики, болтики, куски проволоки, большая пачка наждачной бумаги. Между листами наждачной бумаги — деньги, очень много денег.
Мотоциклист, встречавший Капу, был ее брат, Василий. В сарае того дома, где жил Василий с матерью, обнаружили пять манто. Они были завернуты в полиэтиленовую пленку, которой обычно прикрывают вместо стекол теплицы, и зарыты в землю, а сверху завалены всяческой рухлядью. Еще две шубы, приготовленные к продаже, оказались в диване.
А где же остальные манто? Неужели успели продать? Но через кого? Как? Что-то совсем не похожи мелкие спекулянтки, люберецкие сестры-глупышки на изворотливого, предусмотрительного «сбытчика», которым, по логике вещей, непременно должен был обзавестись вор такого масштаба и такого типа, как Каменщик.