«Нельзя было… Нельзя было… Нельзя было…» — настойчиво подвывают моторы. И гул их постепенно сливается в ритмичную, успокаивающую музыку. Павел засыпает.
…И вновь, как каждый раз, когда впервые приходится допрашивать подозреваемого, Павел с большим внутренним волнением ожидает встречи с ним.
— Здравствуйте, — без тени подобострастия, как-то безучастно, сказал вошедший в комнату Саймонов. Наголо остриженный, худой. Большие черные глаза смотрят не мигая. Они какие-то странные, эти глаза. Выражение их мгновенно меняется. Вот наполнены живым интересом, яркие блестки в зрачках. И вдруг пустеют, меркнут и уже видят и будто не видят все окружающее. — Разрешите, пожалуйста, присесть. Мне немного нездоровится.
— Садитесь. А что с вами?
— Был сильно простужен. Еще не прошла слабость. Вы из столицы?
— Да.
Они внимательно смотрят друг на друга. Почти ровесники. И тот и другой по профессии призваны исправлять недостатки: один — недостатки речи, другой — искривления характера, изъяны нравственного облика. Даже внешне есть некоторая схожесть — может быть, в правильности черт, удлиненной форме и сухощавости лиц. И такие они разные. Как жители иных планет, как люди совсем иных масштабов. Один — жалкий, маленький себялюб, сделавший свое «я» центром вселенной. А другой… Другой говорит:
— Я сотрудник уголовного розыска. Старший лейтенант Калитин. Приехал сюда, чтобы допросить вас по существу сделанного вами заявления, поскольку преступление совершено вами, как вы утверждаете, в Москве. Но вначале попрошу вас подробно рассказать всю вашу жизнь.
— Начать сразу после окончания школы? — оживившись, с готовностью откликается Саймонов.
— Допустим.
— Разрешите папиросочку?
— Я не курю. Но мы сейчас добудем.
Саймонов сидит, закинув ногу на ногу. Согнулся, пальцы рук оплели колено. Усиленно дымит зажатой в углу рта сигаретой. Павел не предлагает ему изменить более чем вольную позу, не перебивает. И что-то пишет на лежащем перед ним бланке протокола допроса. Это еще не допрос, это его преддверие.
— Я, знаете ли, большой лентяй и лежебока. Как это в библии сказано: «Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложа руки, полежишь; и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как разбойник».
Саймонов бросил взгляд на бесстрастно наблюдавшего за ним молодого офицера милиции — не пересолил ли в развязности тона.
— Родители всячески поощряли единственного сына. Учиться мне было легко, особенно я о своем будущем не задумывался. Но когда захотел поступить на истфак университета, блестяще срезался на первом же экзамене. С великим трудом, с помощью протекции папани, пролез в пединститут, на этот ло-го-пе-ди-ческий — чтоб он пропал! — факультет. Вы не верите в предчувствия, вообще в предсказания? — неожиданно спросил он.
— Нет, не верю. Больше на свои силы полагаюсь.
— Вот видите. А я невероятно впечатлительный и верю. Тем более если все предсказанное сбывается с поражающей точностью.
— Вот как?
— В институте у нас ходил размноженный на машинке старинный гороскоп. Знаете — это предсказание судеб такое, составленное по расположению звезд.
— Знаю.
— Я родился в июне. И запомнил наизусть то, что сказано о мужчине, появившемся на свет под знаком июньских светил.
— Что-то мы несколько в сторону уклоняемся. Вам не кажется?
— Абсолютно не кажется. Вы только послушайте: «Июньский мужчина безумно любит только одну женщину, хотя склонен к увлечениям. В делах он неудачник, хотя чаще всего будет ворочать большими суммами. Только деньги у него не держатся в руках. Ему надо быть осторожным в своих делах и нормах, так как над его головой висит угроза катастрофы или несчастья, которые отразятся на его семье». Вот… все, все, абсолютно все это свершилось.
— Ерунда полнейшая. Я ведь тоже, между прочим, «июньский мужчина». Вы что же — шутить изволите или всерьез все эту ахинею несете?