Отвергая экологическую направленность неоязычества, Козлов выступает против идеализации первобытной жизни современным городским человеком и настаивает на том, что никакой гармонии с природой традиционный мир не знал. Он отводит и обвинение в умерщвлении плоти, брошенное христианству неоязычниками. По мнению Козлова, воздержание и разумное самоограничение не вредят здоровью. При этом идеалом для него служит монах-аскет. Козлов, кроме того, отвергает нравственные основы язычества, считая его сластолюбивым, мстительным, жестоким.
Далее, Козлов категорически отрицает понимание религии как идеологии и связывает его с атеистическим воспитанием, которое оказало сильнейшее влияние на становление русского неоязычества. Поэтому он отказывается видеть в христианстве результат «еврейских козней» против «арийцев». Вместе с тем он отвергает обычное неоязыческое обвинение христиан в излишнем смирении. Да, христианство проповедует прощение врагов, но – врагов людей, а не Бога! Кроме того, по мнению Козлова, прощая личных врагов, христиане обязаны бороться с общественным злом и защищать слабых и угнетенных[97]. Того же мнения придерживается и проведший много лет в эмиграции М. Назаров, который подчеркивает, что взгляд на христианство как «религию рабов» пришел прямо из учебников научного атеизма и что, напротив, христианство – религия не слабых, а благородных и мужественных[98].
Нельзя также не заметить, что, в отличие от Бердяева, открыто осудившего антисемитизм[99], рассматриваемые здесь авторы старательно обходят этот вопрос, хотя непредвзятому читателю трудно не заметить антисемитизма, заложенного в неоязыческой версии истории. Мало того, признавая роль евреев в подготовке христианства, Назаров, например, фактически воспроизводит версию христианского антисемитизма, обогащая ее конспирологическими прогнозами, восходящими к «Протоколам сионских мудрецов». Он не только упрекает евреев в том, что они не поняли замысла Бога и отвергли Христа, но видит в иудаизме «языческий соблазн» и, похоже, искренне верит в стремление евреев к мировому господству. Формально отвергая антисемитизм, фактически Назаров именно его логикой и руководствуется. Упрекая евреев в излишнем «материализме» и приверженности соблазнам земного мира, он пытается доказать, что они привили этот вирус Западу, в результате чего тот отпал от христианской истины и стал поклоняться «демократическому тоталитаризму», требующему введения «нового мирового порядка». Назаров призывает сплотиться перед «антихристианским натиском», движущую силу которого он видит в Западе и евреях.
Самыми ненавистными силами Назарову представляются «общечеловеческие ценности» и настроенная прозападнически интеллигенция[100]. Иными словами, порицая русское неоязычество за наивность и «бегство в утробу истории», Назаров сближается с ним по многим пунктам – в агрессивной антизападнической позиции, в понимании «зловредной» миссии еврейства, в двуцветном видении мировой истории как бесконечной борьбы между силами Добра и Зла, в отстаивании непреходящих ценностей традиционной русской культуры.
В принципе эта откровенно антизападническая позиция близка настроениям, царящим в РПЦ, и ее открыто отстаивают некоторые православные священники. Так, диакон А. Кураев видит в «поклонении совести, нации, искусству, здоровью, богатству, науке, прогрессу, общечеловеческим ценностям, космосу» проявление языческих склонностей[101]. А протоиерей А. Салтыков называет гуманизм и преклонение перед культурой новой языческой религией[102]. Все это – не что иное, как отрицание современных демократических ценностей, которые одни православные авторы пытаются дискредитировать как языческие[103], другие – как ложно понятые христианские. В любом случае, как отмечает священник Г. Давыдов, с точки зрения традиционной культуры существование Запада не имеет никакого смысла[104].
98
М. Назаров «О “слабости” и силе христианства», в
100
М. Назаров О «слабости»… с. 19-Ср.: он же. «Чем Россия отличается от Запада», в