Хрущёв критиковал дальневосточный «длинный рубль» и позже, в том числе выступая на съездах правящей коммунистической партии: «Дальний Восток, раньше действительно был дальним, туда на лошадях надо было ехать чуть ли не полгода… Теперь же на самолёте мы попадаем туда из Москвы за 6?8 часов; позавтракав здесь, обедать можем на Дальнем Востоке. Разве это “дальний”? Он стал не “дальним”, а очень близким… А климатические условия? Там в ряде районов виноград растёт…»
В итоге после 1960 года «северные надбавки» остались лишь на Чукотке, Камчатке и в Магаданской области. Особенно болезненно непродуманное сокращение льгот сказалось тогда на развитии Сахалина.
Все преимущества, отменённые Хрущевым для более южных районов Дальнего Востока, вернули через семь лет — уже при Брежневе, после его первого визита в Приморье. Новый лидер СССР тогда не только восстановил прежние, но и ввел дополнительные льготы — с 1967 года работники Крайнего Севера и приравненных к нему местностей смогли выходить на пенсию на 5 лет раньше общего срока.
Брежневские льготы просуществовали до распада Советского Союза. В 1993 году им на смену пришел ныне действующий закон Российской Федерации «О государственных гарантиях и компенсациях для лиц, работающих и проживающих в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях». Впрочем, здесь история уже заканчивается и начинается актуальная жизнь.
Глава 13. «Был ранен пулей в ногу и поехал на воды…» — туризм в России от Лермонтова до Брежнева
Про историю отечественного туризма мы все читали ещё в школе. Да-да, помните «Героя нашего времени» Лермонтова? «Был ранен пулей в ногу и поехал на воды…» — это про возникший два века назад главный центр отечественного внутреннего туризма. Пятигорск, Кисловодск, Ессентуки с их целебными минеральными источниками уже тогда, в эпоху Пушкина и Лермонтова, были широко известны и пользовались популярностью, хотя всё ещё официально считались не местами туризма и отдыха, а крепостями кавказской пограничной линии.
Впрочем, ещё в 1803 г., когда царь Александр I подписал первый указ об учреждении Кисловодской крепости, то помимо строительства укреплений приказал обустроить на местных минеральных водах и «все те заведения, кои для удобства врачевания и для выгоды больных признаются нужными». Тогда же царь издал распоряжение командировать в регион за казенный счёт двух врачей «для устроения при Кавказских минеральных источниках заведений со всеми потребностями и выгодами для приезжающих пользоваться водами…»
Вид на ворота Кисловодской крепости в XIX веке и сегодня…
Едва ли будущий победитель Наполеона предполагал, что именно так на Северном Кавказе, на всё ещё неспокойном фронтире, начнётся история отечественного внутреннего туризма. Ранее, вплоть до конца XVIII в., русская жизнь, фактически, не знала такого понятия. Развлекательные или лечебные поездки за границу были единичными даже в среде высшей аристократии. Подобные вояжи стали входить в моду лишь на заре XIX в. Внутри же страны любой туризм в современном его понимании отсутствовал напрочь, если не считать таковым поездки на богомолье и паломничество по различным святым местам.
Лишь два века назад участники долгой Кавказской войны — офицеры из столичных дворян, а таковым, вспомним, и был лермонтовский Печорин — открыли для высшего света Российской империи кавказские «воды». Показательно, что в ту эпоху это слово в отношении кавказских минеральных источников чаще писали с большой буквы — «Воды», «на Воды…» Отечественное дворянство к тому времени уже знало, если не на личном опыте, то хотя бы понаслышке, про лечение минеральными источниками в Европе — в австрийских Карлсбаде и Мариенбаде (ныне чешские Карловы Вары и Марианске-Лазне) или немецком Баден-Бадене. И кавказские «воды» стали более дешевой, но не менее экзотической заменой дорогим европейским курортам.
В начале своего существования эти первые центры отечественного туризма слишком плотно соседствовали с Кавказской войной, а первую инфраструктуру наших курортов строили солдаты арестантских рот и военнопленные иранцы (живые «трофеи» отгремевших в начале XIX в. двух русско-персидских войн). Впрочем, привыкшее служить и сражаться русское дворянство той эпохи подобное соседство не пугало. Как писал два века назад очевидец: «Картина, которая представлялась взорам новоприбывшего на Воды, поражала своей необыкновенностью — она за раз напоминала и военный лагерь, и шумную провинциальную ярмарку и столичный пикник, и цыганский табор…»