— Там, рядом с Мелиссой, есть стул. Держите её за руку и говорите с ней. Существует мнение, что даже без сознания, они все равно могут вас слышать. Есть такие пациенты, которые, придя в себя, рассказывают, что они всё помнят.
— Вы в это верите?
Лиза пожимает плечами.
— Я работаю медсестрой в течение двадцати лет и многое повидала. Не уверена, что твердо в это верю, но знаю точно, что если бы была на вашем месте, то хотела бы в это верить. Помогите ей быть здесь в этот момент. Может быть, она вспомнит, а может, нет, но в любом случае, вы не будете сожалеть.
С этими напутственными словами она захлопывает дверь, закрывая меня.
— Вы, должно быть, папа, — веселая медсестра приветствует меня. — У нас есть стул для вас, прямо рядом с мамой. Я смогу ответить на любые вопросы, которые, возможно, возникнут во время операции.
Тяжело сглотнув, я киваю и занимаю место рядом с Мелиссой. Хватаю её за руку и сплетаю свои пальцы с её, помня о капельнице.
— Эй, Мелисса. Итак, у малыша некоторые проблемы. Ничего серьёзного, так они говорят, но его состояние ухудшается. Доктора считают, что лучше, чтобы он родился сегодня. Вот, сейчас мы в операционной. Я здесь, с тобой, и никуда не уйду, — говорю и говорю ерунду, нервозность берет верх надо мной.
Я продолжаю рассказывать ей про ежедневные УЗИ, и про то, что ему, кажется, нравится сосать большой палец. Говорю ей, что моя семья здесь для нас троих и ждет встречи с нашим сыном, о том, какая она молодец и как много сделала сама, без поддержки, и как мне жаль, что она пропускает этот момент.
— Он извлечен, — говорит доктор, но его голос напряжен.
В комнате тихо, никакого плача. Разве не должно быть криков? Давай, малыш, один вдох. Один вдох за раз.
Потом я слышу его.
— Он…? — меня переполняют эмоции, когда я слышу звуки первого крика моего сына. Я – отец.
— Они собираются забрать его, чтобы отмыть и провести несколько тестов для новорожденных, и тогда вы сможете подержать его, — объясняет весёлая медсестра.
— Она молодец, Ридж, — уверяет меня доктор Эллис. — Сейчас зашиваем её, а потом отправим восстанавливаться.
— Ты это слышала, Мелисса? Ты его слышала? Его легкие сильные и здоровые. Они тщательно проверят его, и потом я смогу его подержать. Открой свои глазки для меня. Я ненавижу то, что ты всё пропустила. Он — твоя семья. — Мой голос надламывается, когда последние слова слетают с губ. Его крики вдруг затихли, заставив меня быстро повернуть голову. Там, стоя позади меня, веселая медсестра держит его. Он весь закутан в одеяло. Мои руки начинают трястись, а сердце бешено бьётся в груди.
— Он всё прошёл с честью. Уже принял ванную, и мы даже взяли анализы для теста на отцовство. Он готов покушать, папа. Что вы скажете?
Я сморю на Мелиссу, желая, чтобы она проснулась. Она всё пропускает. Повернувшись к медсестре, я отвечаю:
— Я-я не знаю, что делать?
Она улыбается.
— Как насчет того, чтобы я отнесла его в палату для новорождённых, пока вы переодеваете халат, а вы можете встретить меня там? Мама будет восстанавливаться в течение, по крайней мере, нескольких часов, прежде чем мы переведём её в палату.
— Хорошо, — встаю и целую Мелиссу в лоб, — я позабочусь о нем, и мы скоро увидимся. Борись, Мелисса. Ты нужна нам. – Поднявшись во весь свой рост, жду, пока медсестра укладывает моего сына в штуковину, выглядящую как инкубатор, и показывает жестом следовать за ней.
В детской комнате я отвел её в сторонку и сказал, что мне нужно пойти в лабораторию и сдать свою часть анализа для теста на отцовство. С направлением в руках направляюсь туда. Иду быстрым шагом, потому что хочу поскорее вернуться к нему. Мое сердце говорит, что он мой, так что я просто хочу покончить с этим, чтобы мы могли получить результаты и двигаться дальше.
Для теста берут мазок со щеки. Они завели меня и вывели, а также подтвердили, что тест должен быть выполнен в срочном порядке, как и обещал доктор.
Я быстро возвращаюсь в детскую комнату. Та же медсестра из операционной встречает меня с улыбкой.
— Я буду вышей медсестрой до конца смены этим вечером. Садитесь в одно из этих кресел-качалок и покормите сына.
Мой сын.
На трясущихся ногах сажусь в кресло-качалку и вытираю потные ладони о свои джинсы. Я чертовски боюсь, что уроню его или причиню ему боль, или... Не знаю, что, но я нервничаю.
— Вот вам, папочка, — говорит медсестра. — Делайте колыбель из рук. Вот так вот. — Она подбадривает меня, а затем осторожно укладывает его в мои руки.
Он спит, весь завернутый в одеяло. Внезапно нервы ушли, и у меня возникает необходимость убедиться, что с ним всё хорошо.
— Я могу распеленать его? — спрашиваю я.
— Конечно! Мы даже предлагаем контакт «кожа-к-коже», особенно для младенцев, которые родились раньше. Это помогает регулировать их дыхание, — объясняет она.
Контакт «кожа-к-коже»?
— Эээ, что именно это означает?
— Вы снимаете рубашку, а мы раздеваем малыша. Вы кладете его на грудь — «кожа-к-коже».
— Хорошо, — неуверенно говорю я. Однако, если это поможет ему, я в деле.
— Давайте сначала попробуем покормить его, — она протягивает мне крошечную, странной формы бутылочку, – поддерживайте его немного, вот так, — показывает она. — Хорошо, теперь поднесите бутылочку к губам. Большинство малышей делают это инстинктивно. Некоторые из них могут быть упрямыми, но, похоже, у вашего маленького парня с этим проблем нет. — Она лучезарно улыбается ему.
И это действительно так. Как только бутылочка касается его губ, он знает, что делать.
— Сколько он ест?
— Мы начнем с нескольких унций (1 унция ≈ 29,8 г) каждые несколько часов. Вы должны убедиться, что он отрыгнул после каждой унции. Количество растет по мере того, как он становится старше. Чрезвычайно важно на ранних этапах жизни убедиться, что он отрыгнул несколько раз в течение кормления.
Я мысленно записал всё, что она говорит. Хотелось бы, чтоб здесь была Мелисса или моя мама.
Дерьмо! Я забыл позвонить им. Уверен, что они уже тут. Напишу им, когда он поест.
— Давайте, папа, попробуем, чтобы он сейчас отрыгнул.
Я убираю бутылку от его рта, и он начинает хныкать. Я немедленно возвращаю её ему.