В девять часов в городской больнице Паллисер и Грейс нашли Йокумов. Те утром появились дома, миссис Мейсон рассказала им, что дети заболели, и они приехали в больницу. За час до того доктор Гудхарт позвонил в отдел по расследованию убийств и сообщил о смерти пятого, и последнего, ребенка.
Они поговорили с доктором, прежде чем встретиться с родителями.
— Еще не знаете, что это было? — спросил Паллисер.
— Мы, конечно, произведем вскрытие, — ответил Гудхарт. — Возможно, даже сегодня, хотя мы, разумеется, весьма заняты. Те образцы, что вы привезли, сейчас в лаборатории. — Он покачал головой. — Чистейшей воды беспечность. Небрежность. Невежество. Подонки общества. — И он бросил косой взгляд на Грейса.
— Доктор, — сказал тот, — подонки встречаются с любым цветом кожи, как мы все знаем. Возможно, вы совершенно правы.
— Родители чуть не обезумели, — продолжал Гудхарт. — Как всегда. Плохо смотрят за детьми, оставляют их одних, а потом рыдают и рвут на себе волосы, если с ними что-то случается. Я дал матери успокоительное — с ней начиналась истерика.
Они прошли в маленькую приемную в конце вестибюля, где находились Йокумы, и представились. На вид обоим супругам еще не было тридцати; Йокум — с очень черной кожей, круглоголовый, коренастый, в старых джинсах, рубашке без галстука, потрепанном свитере. Женщина — светлее, с нечесаными волосами, чуть полноватая; на ней было довольно грязное хлопчатобумажное платье, туфли на высоком каблуке, надетые на босу ногу, рядом с ней на кушетке лежало ярко-красное пальто, которое они видели в доме.
Йокум раскачивался из стороны в сторону, восклицая высоким голосом:
— Мои детки, мои бедные детки. Господи, зачем ты забрал моих деток?
Грейсу удалось успокоить его настолько, что тот взглянул на значок.
— Вы понимаете, что мы должны задать несколько вопросов, мистер Йокум?
— О-о, мои бедные маленькие детки… о-о, не могу об этом думать… — Он вытащил грязный носовой платок и высморкался. — Вы из полиции, сэр? Из-за наших бедных деток… наверно, вы слышали, как это случилось: они наелись испорченной пищи… Моя жена, она не знала, и нас не было дома…
Женщина скорчилась на кушетке, словно оцепенев, — действовало успокоительное. Она подняла мутный взгляд:
— Полиция? Из-за деток? О Господи, моя крошка Фанни, и Билли, и Джон, и Энни, и… Я даже не могу поверить… все мои дети умерли…
— Нужно составить официальный отчет, — терпеливо проговорил Грейс, чуть морща нос от запаха, который распространял Йокум: застарелого и свежего пота, грязного белья, лука и пива. — Мы должны задать вам кое-какие вопросы, мистер Йокум. Вы оставили своих маленьких детей одних, что является судебно наказуемым поступком. Почему? Где вы были?
— Дети, они уже много раз оставались одни, — защищаясь, проговорил он. — С ними была Мэй — моя жена. Я… я… был в Лонг-Биче у друга, он дает мне денег на новую машину — у меня, знаете, чуть не тыща долларов скоплена с прошлого сезона. О-о, я был ужасно потрясен: возвращаюсь, а мне говорят, что детишки…
— А что вы, миссис Йокум? — спросил Паллисер. Она молча посмотрела на него. — Вы ушли в среду днем и не вернулись. Где вы были?
— Я… — начала она. — Господи, Эдди говорит, он был потрясен, — а что же тогда я? Мои дети — все умерли! Моя малютка Фанни, с ней было так легко сидеть, и остальные крошки… У меня в мыслях не было, чтобы с ними что-то случилось, — всего одну-то ночь! Я… я поехала повидаться со своей подругой, сэр, с Милли Фосдик, я ее уж долго не видела, как она вышла замуж и переехала сюда, — мы давно не были в Лос-Анджелесе, обычно останавливаемся севернее, когда нет уборочного сезона. И мне у нее стало так плохо тогда: что-то вроде лихорадки, и… я не могла ехать домой, но думала, с ними ничего не случится. С Фанни так легко сидеть… и еда у них была, кукурузная каша и все такое…
Грейс поглядел на Паллисера и пожал плечами. Звучало вполне правдоподобно. Вполне возможно, что у женщины была легкая форма пищевого отравления, от которого умерли дети.
— Прошу прощения, мистер Йокум, — сказал Грейс, — но вам обоим надо будет приехать в управление и сделать заявление. Мы можем подвезти вас сейчас, если вы…
— А, я думаю… покончить с этим, — пробормотал Йокум, вытирая глаза. — Все, что нам надо сделать… мне просто так и не верится… вдруг, ни с того ни с сего…
Дюран еще не вышел на работу. Родители и старшая сестра Китти прилетели из Чикаго на похороны. Они все были в квартире Дюрана, когда Хиггинс, услышав об этом от миссис Оттен, жившей напротив, постучал в дверь.
Дюран безропотно впустил его.
— Не знаю, что еще могу вам сказать, — проговорил он мрачно.
— Я просто надеялся: вдруг вы, подумав, что-нибудь вспомнили.
Родители были милые на вид люди лет сорока, подавленные горем, и на Хиггинса они взглянули с некоторым возмущением, как на представителя закона, не защитившего Китти.
— Не упоминала ли ваша жена какого-нибудь мужчину, который… ну, пытался бы к ней подкатиться? Вы понимаете…
Дюран покачал головой:
— Вы говорили… то есть другой полицейский говорил… человек, которого она знала, из-за этих кофейных чашек. Никто, кого мы знали, не… Не помню, чтобы когда-нибудь что-то такое было. Я… я в самом деле думал — и сказал тому следователю — она была такой красивой, кто-нибудь мог… мог пойти за ней. Как-нибудь так. Но я…
— Но было же! — проговорила миссис О'Коннелл, неожиданно и резко. — Было! Мне до сих пор не приходило в голову — она писала мне об этом!
— О чем, миссис О'Коннелл? — спросил Хиггинс. Наконец-то зацепка?
— Она не сказала Бобу и никому здесь не сказала, потому что знала, что Боб будет в ярости, а тот человек был такой здоровый, и она боялась, что Бобу придется плохо. Она мне все про это написала. Это было незадолго до прошлого Рождества: я помню, что получила письмо в тот же день, когда послала ей подарки. Это мог быть он — мог быть! — Она неожиданно всхлипнула. — Моя дорогая Китти… так ужасно… если это он, вы д о л ж н ы его поймать!
Муж обнял ее одной рукой, утешая:
— Ну, ну, Нелли. Я впервые об этом слышу — вы, женщины, держите все в тайне, — но ты расскажи следователю все, что бы там ни было.
Она выпрямилась и села прямее; когда-то почти столь же красивая, как ее старшая дочь, те же правильные черты, и ее серые глаза с длинными черными ресницами были как у Мэри.
— Это было тогда, — сказала она. — Человек в магазине. В том, где она обычно покупала зелень и овощи. Он работал учетчиком — высокий молодой блондин; она не знала его фамилии, только на этой бирке, ну, знаете, как они носят, было имя — Ланс. Он… он два-три раза предлагал ей встретиться, и говорил… такие, понимаете… делал разные намеки, а потом, в тот день, он стоял в проходе, выкладывая товары на полку, когда она проходила мимо и никого больше рядом не было, и он попытался ее схватить и поцеловать. Она дала ему пощечину и вырвалась, и на этот раз пошла к администратору и сказала ему, и, видимо, этого парня выгнали, потому что, она говорила, его там больше не было, слава Богу. Если это был о н…
А это и в самом деле была зацепка. Хиггинс на мгновение отвлекся от возмущенных восклицаний Дюрана и взволнованных рассуждений матери Китти — это верный след или же?… Больше чем три месяца спустя? Впрочем, парень мог уехать из города и только что вернуться. Или поддался внезапному порыву, увидев Китти на улице впервые с тех пор, как потерял из-за нее работу.