— Понимаете, мы до сих пор не знаем, как он их достал.
И доктор Гернер ответил:
— А, да, миссис Дугган регулярно их принимает.
Возможно, что Ревило, зайдя к миссис Вули, ухитрился их украсть. Нудное, необходимое занятие — увязывать концы с концами для коронера.
Обе женщины были у себя, в своем старом доме, и миссис Вули говорила: все, чем можем помочь, ужасное событие, сын бедного мистера Ревило совершенно убит. Да, мистер Ревило захаживал сюда по вечерам, и они втроем играли в карты или просто беседовали. Он был такой джентльмен, и… снотворные таблетки? Да, мама принимала те, что доктор ей…
— Мы не знаем, где он достал таблетки, которые выпил, — сказал Пигготт, — а они такие же, как те, что вы принимаете, миссис Дугган. Возможно ли, чтобы он мог украсть их у вас, когда был здесь, в один из вечеров?
— Не думаю, — нерешительно ответила миссис Вули. — Мама бы хватилась, ведь ему пришлось бы взять их много, не так ли?
— У вас пропадали таблетки, мадам? — обратился непосредственно к миссис Дугган Ландерс.
Она дерзко глянула на него, чопорно сидя на кушетке, — худенькая, держащаяся очень прямо, седовласая старушка с костистыми руками и все еще острым взглядом голубых глаз.
— У меня ничего не пропадало, молодой человек, потому что я знала, где они. Поскольку вам так много известно, вплоть до их названия, и поскольку, я думаю, только здесь он и мог такие достать, я вам расскажу. Бедняга зашел к нам, когда доктор только что сообщил ему о его болезни, — во времена молодости миссис Дугган избегали произносить страшное слово «рак». — Тебя не было, Лида. Он сказал, что хочет воды, пошел за ней, но я-то знала, что он задумал. Не особенно притворялся. Он знал про мои таблетки; он был болен и сам сделал выбор. Чтобы не создавать другим неудобства, не заставлять людей о себе заботиться. Я не сказала ни слова, но, когда он ушел, я посмотрела — он забрал все остававшиеся в бутылочке таблетки. И тогда, — она шмыгнула носом, — я просто окликнула из окна дочку Гаррисонов — их старшую, — дала ей деньги и попросила сбегать в аптеку купить новые таблетки. Никто ничего не узнал, и, — она посмотрела на них с вызовом, — это не лежит грузом на моей совести. Он сделал свой собственный выбор, бедняга, и принял тихую смерть, и упокой Господь его душу.
— Мама! — вскричала Лида Вули.
А Ландерс сказал:
— Мне надо будет посмотреть статью. Не знаю, есть ли что-нибудь на сей счет. Будь я проклят.
— Какая это была бы статья, Том? — спросил Пигготт, когда они сели в машину Ландерса.
— Будь я проклят, если знаю, Мэтт. Да и в любом случае, бедная седая восьмидесятилетняя старушка — какой суд присяжных ее осудит. Будь я проклят. Люди, — сказал Ландерс и завел двигатель.
В доме на Уоллас-авеню в Беверли-Хиллз седовласая дама приятной наружности сказала Мендо-зе, что Пол уехал к Стэнъярдам, и там-то Мендоза его и нашел. Похороны Мишель были назначены на завтра. Когда слуга провел Мендозу в большую официальную гостиную и тот извинился за то, что опять их беспокоит, Стэнъярд поднял глаза и тяжело проговорил:
— Ничего страшного, лейтенант. Я собирался вам позвонить — вы спрашивали о стоимости ожерелья Мишель. Я посмотрел. Его оценили примерно в пять тысяч долларов.
— И примерно столько же стоит бриллиант четырех с половиной каратов, — сказал Мендоза. — Да. Мистер Трулок…
— Садитесь, пожалуйста, — с усилием произнесла Луиза Стэнъярд.
С посеревшим лицом, с пустыми глазами, она тем не менее машинально сохраняла учтивость. Мендоза поблагодарил ее. Даже убитые горем, Стэнъярды и Трулок совершенно очевидно слегка удивлялись, глядя на лейтенанта Мендозу из отдела по расследованию убийств, его элегантному костюму, золотым запонкам и бесподобному галстуку.
— Мистер Трулок, в тот вечер вам приходилось видеть, что у Мишель в сумочке?
Трулок изумился:
— Нет… конечно, нет. Она сидела напротив… так, погодите, она открывала ее, чтобы достать сигарету, — она курила немного, одну после обеда, не больше… но я, конечно…
— Миссис Стэнъярд. Вы говорили, что уверены в том, что у Мишель в тот вечер не было денег. Откуда у вас такая уверенность?
— Ну, я… она пошутила на этот счет. Я… я зашла к ней, когда она как раз доставала свой вечерний жакет и укладывала помаду и пудру в сумочку. Она сказала что-то вроде… Вроде… — миссис Стэнъярд сглотнула комок в горле, — ну, у меня нет ни цента бешеных денег, надеюсь, они мне не понадобятся. Знаете ли, выражение, которое…
— Да, — сказал Мендоза. — А после этого? Постарайтесь вспомнить, пожалуйста.
— Я… мы пошли вниз… Пол ждал уже минут десять… и вдруг Мишель сказала, что забыла носовой платок, вернулась взять его… но отсутствовала всего полминуты, вряд ли…
— Но за это время, в своей комнате, она могла бы положить деньги в сумочку?
— Да, пожалуй, но мне это не приходило в голову… она не сказала… и, выезжая с Полом, она бы не стала…
— Но, очевидно, взяла, — проговорил Мендоза. — Мы теперь это знаем.
— Наверняка? — резко спросил Трулок. — Будь я проклят. Значит, она могла… маленькая дурочка… разозлившись на меня, но, ей-богу же, она бы через полчаса уже остыла… Господи, она помчалась к этой… этой битницкой суке?
— Пол!
— Извините, миссис Стэнъярд, но вы не знаете… она помчалась туда? — спросил он у Мендозы.
— Мы не знаем. Как по-вашему, она могла?
Трулок выглядел несчастным и ошарашенным:
— Господи, я тоже не знаю. Это звучит дико — Мишель и такая вот особа… и я теперь понимаю — может быть, если бы я вообще ничего не говорил об Эйлин, то ее… притягательность сошла бы на нет сама собой. Притягательность, Бог мой. Но едва я заикнулся — и единственно для того, чтобы возразить, — она стала ее защищать, — он пожал плечами. — Я думаю, могла бы. Не знаю.
— О ком… о ком вы говорите? — с дрожью в голосе спросила Луиза Стэнъярд. — Кто такая Эйлин?
Трулок повернулся к Стэнъярду:
— Я же говорил вам. Я пытался вам рассказать об этой девице Родни. Разве вы не поняли, что я о ней сказал? Разве…
— Я подумал, что ты, вероятно, преувеличиваешь, — девушка, учившаяся с Мишель в одной школе…
«Но в наше время, — подумал Мендоза, — или, возможно, во все времена с любой ступеньки лестницы можно скатиться в грязь на самое дно. И некоторые намеренно в ней валяются».
— Подождите, — вдруг сказал Трулок. — Подождите. Я вспомнил, что она сказала… — его лицо исказилось. — В понедельник вечером. Как раз… как раз перед тем, как мы встали из-за стола. Я говорил о том о сем, а Мишель сказала… сказала: ей бы хотелось услышать, что скажет Эйлин об этих ужасных обвинениях, что я просто ревную и не хочу, чтобы у нее вообще были какие-то друзья… Господи, значит ли это, что она и вправду, может быть, сбежала к этой суке? Вы теперь говорите, что у нее были деньги…
— Это возможно, — ответил Мендоза. — Да, вполне.
Когда Хакетт приехал к Дюрану, в квартире был беспорядок. Миссис О'Коннелл быстро и энергично перебирала и раскладывала одежду и личные вещи своей мертвой дочери, чем избавляла ее мужа от муки делать это самому. Дюран за кухонным столом пил кофе и вяло поздоровался с Хакеттом.
— Я понимаю, мистер Дюран, что вчера вам было не до того, — сказал Хакетт, садясь напротив. — Но на этого человека падает очень сильное подозрение, поскольку его отпечатки обнаружены в спальне. У нас есть описание его примет, и я бы хотел, чтобы вы подумали и сказали, не похож ли он на человека, которого вы знаете.
— Вы все о том же — человек, которого мы знали, — ответил Дюран. — Я совершенно убежден, что это невозможно. Просто кто-то увязался за ней на улице — это могло бы случиться. А затем позвонил в дверь.
— Все же будьте добры… — Хакетт прочел ему описание примет Ричарда Аркетта. На этот раз Дюран слушал.
— Нет, — сказал он, покачав головой. — Мне никого не напоминает… но это довольно-таки общее описание, верно? Не так уж мало мужчин роста шесть футов один дюйм, веса сто восемьдесят фунтов, с каштановыми волосами, карими глазами. Сказано, что нет никаких шрамов или чего-нибудь такого. Это может быть кто угодно.