— Но никаких даже смутных воспоминаний?
— Нет. Мне очень жаль. Я по-прежнему думаю, что это был просто кто-то из той шпаны, которой нынче кишат улицы.
В кухню торопливо вошла миссис О'Коннелл:
— Прошу прощения, что была с вами вчера груба, сержант. Я знаю, вы делаете все, что можете. Боб, тебе надо было предложить сержанту кофе, — не слушая вежливого отказа, она поставила на стол чашку, налила. «Кофе, конечно, — нечто совсем другое», — уныло подумал Хакетт; кофе без сливок и сахара он за таковой не считал. — Боб, я отобрала кое-какие вещи в пользу бедных — одежда, которую не стоит оставлять. Но я знаю, ты не будешь возражать… Китти и Бриджит носят один размер — это моя вторая дочь, — пояснила она для Хакетта, — и неразумно хорошей одежде пропадать зря. Я заберу вещи, что получше, домой, для Бриджит. Ты не против?
— Конечно, нет, — хмуро сказал Дюран. — Это всего лишь… разумно.
— Правильно, — она так же поспешно вышла. Хакетт не знал, о чем еще спросить Дюрана. И, разумеется, официальное описание Аркетта могло бы подойти множеству мужчин. К сожалению, нет ни одной его фотографии. Хакетт рассеянно пил черный кофе.
— Эти кофейные чашки… — проговорил он. Потому что казалось странным: если Китти в то утро подавала кофе каким-то знакомым, отчего же они не явились, чтобы об этом рассказать?
Миссис О'Коннелл снова вошла:
— Боб, ты хочешь оставить себе что-нибудь из ее украшений? Пожалуйста — не очень много, конечно, но, например, жемчужное ожерелье, которое мы ей подарили на восемнадцатилетие, и кольцо, которое она носила в старших классах…
— Я… я бы хотел ее обручальное кольцо, — сказал Дюран. — Пожалуйста.
— Конечно, конечно, — она похлопала его по плечу и вышла.
— Я всегда говорил, — произнес Дюран, — это не… то, что вы думаете. Просто кто-то чужой… увидел ее, захотел… она была такой красивой… и в наше время, когда всех преступников выпускают на свободу, когда они так и кишат на улицах…
— Конечно, могло произойти и так, — сказал Хакетт, — но отпечатки определенно говорят, что здесь был Аркетт, и за ним уже числится кое-что такого же рода. Сто к одному, именно Аркетт убил вашу жену, Дюран.
— И вы не можете его найти?
— Если бы вы… — чуть не ответил резкостью Хакетт, но прикусил язык. Непохоже, чтобы Дюраны знали Ричарда Аркетта. К тому же это действительно весьма общее описание.
Вошла миссис О'Коннелл, с румянцем на щеках и с большим конвертом из плотной бумаги в руке. Она положила его на стол перед Дюраном.
— Думаю, ты захочешь оставить себе вот это, — проговорила она отрывисто и вышла.
Дюран открыл конверт вялыми пальцами, и из него на стол выскользнула пачка глянцевых черно-белых фотографий. Хакетт успел рассмотреть только самую верхнюю, размером 8x10: очень резкий снимок — соблазнительная обнаженная женщина с великолепной фигурой, молодой пышной грудью, искусная игра света и тени…
— Ох, — сказал Дюран. Он затолкал фотографии — еще 8x10, поменьше, совсем маленькие — обратно в конверт. В его темных глазах стояла невыразимая боль. — Она часто… позировала мне. Ради практики… разумеется, я никогда не носил их показывать в школу. Наверно… наверно, мне даже не стоило… носить несколько снимков… в бумажнике. Но… — он склонился над конвертом.
«Молодые, — подумал Хакетт, — так любящие друг друга, такие счастливые, и Китти — красавица. Теперь она там, в холодной земле на кладбище Святого Креста, потому что Ричард Аркетт ее увидел и захотел ею обладать?»
Он поднялся:
— Что ж, в любом случае, спасибо, мистер Дюран. Вы знаете, что мы будем его искать. — Он вышел, а Дюран так и не поднял головы.
Ландерс хотел повидать Мендозу, спросить его по поводу миссис Дугган — есть ли статья, классифицирующая подобные действия как преступные? — но Мендозы на месте не было. Потом, решил Ландерс и начал печатать отчет. Услышав о том, что Паллисер и Грейс закончили дело Йокумов, — и что это было за дело! — он их мимоходом поздравил.
Ландерс закончил отчет и обсуждал Йокумов с Пигготтом, который весьма красноречиво говорил о дьяволе, когда в комнату заглянул сержант Лейк и спросил, не знает ли кто-нибудь, где босс: ему звонит лейтенант Каллаган.
— Без понятия, Джимми, — ответил Ландерс.
— Черт, — сказал Лейк и вышел. Через пятьдесят секунд он вернулся. — Убийство в баре на Фигероа, — доложил он. — Поезжайте взглянуть.
— Дьявол нынче очень занят, Том, — заметил Пигготт.
— Верю, — отозвался Ландерс. — Возьмем мою машину?
Возле бара на Фигероа они увидели две патрульные машины, толпу взволнованных граждан и только что подъехавшую «скорую помощь», из которой выскакивали санитары.
— Мы его для вас поймали, — сказал полицейский, сдерживавший толпу у входа. — Там, внутри.
Ландерс и Пигготт вошли в бар. Обычное полутемное заведение с кабинками с одной стороны, с высокими табуретами у стойки. Полицейские согнали полдесятка посетителей, оказавшихся тут в воскресенье днем, в один угол; один из них сказал прибывшим детективам:
— Во всяком случае, вам обеспечено множество свидетелей.
На полу лежал мертвый мужчина: молодой, вероятно, красивый, когда был жив, светловолосый, в сшитой на заказ спортивной одежде: серых брюках и такой же рубашке, с кожаным галстуком «бола». Судя по количеству крови, в него попало несколько пуль. В одной из кабинок сидела молодая брюнетка и громко плакала, восклицая со слезами в голосе в перерывах между всхлипами:
— Но он должен был работать по вторникам… он должен был…
Между двоих полицейских был надежно зажат коренастый, смуглый человек лет тридцати пяти, мрачного и агрессивного вида. Вперед выступил четвертый полицейский и обратился к Ландерсу:
— Мы забрали его пушку, сэр. Я старался не смазать отпечатки, но ее, конечно, видели множество свидетелей. Кольт тридцать восьмого калибра, сэр. Как мы слышали, он просто вошел и начал стрелять.
— Вы чертовски правы, — сказал бармен; Ландерс узнал его по переднику. — Ни слова не сказал. Вскинул револьвер и застрелил Уэйна. Уэйна Биллинга. Господи, я никогда ничего подобного не видел… он просто…
— Его зовут Бернард Шварц, — сказал полицейский. — Мы прочли на его удостоверении в бумажнике, сэр.
— Итак, мистер Шварц, — проговорил Ландерс, остановившись напротив него. — Почему стреляем, мистер Шварц?
Шварц ответил:
— Это моя жена. Моя жена Мира. Сидит вон там, — он мотнул головой в сторону всхлипывающей брюнетки. Лицо Шварца было похоже на морду драчливого бульдога, с карими глазами сильно навыкате.
— Пусть так, — сказал Ландерс. — Почему…
— У нас соглашение, — оскорбленно продолжал Шварц. — Соглашение у нас — у меня с Мирой. Понимаете?
Брюнетка всхлипнула:
— Но он должен был по вторникам работать! У тебя никакого права не было…
— Соглашение, — упрямо повторил Шварц. — Она может встречаться со своим дружком по вторникам и четвергам, понятно? Только по вторникам и четвергам. А сегодня воскресенье.
— Против этого не возразишь, — сказал один из полицейских sotto voce[73]. Другой невольно рассмеялся.
Ландерс тоже едва удержался от смеха. Он глядел на Шварца и не верил своим ушам.
— Вы хотите сказать… только потому, что…
— Сегодня воскресенье, — упрямо повторил Шварц. — Нечего ей встречаться со своим дружком по воскресеньям. Только во вторник и четверг. Такое соглашение. Но я заподозрил и пошел за ней, а она с ним встречается. В воскресенье.
Кто-то сказал:
— Черт возьми…
У Ландерса едва не сорвалось то же самое.
— Хорошо, вы поедете с нами, мистер Шварц, — сказал он вместо этого. Поймал взгляд Пигготта. Дьявол бродит там и тут…
Они отвезли его вместе с брюнеткой в управление, и Шварц сделал заявление. Ордер на его арест будет выписан завтра. Шварца уже совсем было собрались отослать в камеру, когда пришли Хиггинс и Паллисер.