Мендоза и Хакетт вошли в квартиру. Обычная гостиная: мебель старая, но везде порядок и чистота. На кофейном столике подле кушетки стоял поднос, на нем три пластмассовые чашечки, сливочник, сахарница, кофейник. Дверь слева вела в маленькую кухоньку, дверь справа — в спальню. Второй полицейский с патрульной машины был там.
Обыкновенная спальня: широкая кровать, застеленная белым шенилевым покрывалом, стул с прямой спинкой, двустворчатый платяной шкаф, дверь в туалет, вторая дверь, открытая, ведет в ванную. И на кровати — тело. Тело молодой темноволосой женщины — обнаженной, с вытянутыми ногами, покрытой кровоподтеками и мертвой. Может быть, изнасилованной? Врач скажет.
ГЛАВА 2
В течение полуминуты лекарство подействовало полностью; санитары принесли носилки, уложили на них мужа Китти и унесли его.
— Его зовут Роберт Дюран, сэр, — сказал один из полицейских, Бартлетт. — Кое-что успел нам рассказать, прежде чем сломался. Он работает официантом в отеле «Амбассадор». Вернулся домой рано, потому что вчера работал сверхурочно, Приехали эксперты.
— Черт, санитары ничего не сказали о времени… — вспомнил Мендоза. Впрочем, они возвратятся за телом.
Эксперты принялись фотографировать, а он и Хакетт вернулись в гостиную. Мендоза оглядел кофейный столик.
— Тебе это о чем-нибудь говорит?
— О двух вещах, — ответил Хакетт. — Учитывая, что Дюран не ломал комедию. Раз и навсегда мы можем вычеркнуть супруга из списка подозреваемых, como no?[8] Ну, проверить-то мы его проверим, но держу пари, он ни при чем. И… кто-то, кого она, знала… — он кивнул на столик. — Дверь не взломана.
— Значит, она сама впустила этого кого-то в дом. Двоих, Арт?
На столе были три чашки — пластмассовые, с симпатичным рисунком из желтых и зеленых маргариток. Такой же поднос, кофейник зеленой пластмассы, не в тон, сливочник и сахарница одного рисунка с чашками. На блюдечках использованные ложки из нержавеющей стали.
— Судя по всему, здесь пили кофе.
— Похоже на то, — согласился Хакетт. — Но мне это кажется странным. Она выглядела так, будто ее изнасиловали. Ну да ладно, такое раньше тоже случалось.
— Como si[9]. Пожалуй, нам стоит поговорить с. соседями, выяснить, что они знают о Дюранах. Санитары вернутся…
Теперь в холле находились две женщины — миссис Джентри и миссис Оттен, обе молодые домохозяйки. В один голос они рассказали Мендозе, что третью квартиру наверху занимают Вустеры, которые сейчас на работе. Да, миссис Дюран они знали. Женщины ахали и задавали вопросы; Мендоза сообщил им чуть-чуть и задал вопросов еще больше. Да, сказали они, Дюраны — милые люди, тихие такие, спокойные. Ни одна из них не была знакома с Китти Дюран близко: та оставила работу всего неделю назад, а до этого они виделись с ней нечасто. Она работала продавщицей в магазине готового платья. Нет, никогда никаких оргий или шума. Они думают, что Дюраны женаты недавно: они здесь самые молодые. Это кажется невозможным… такая милая тихая девушка, в своем собственном доме…
Да, после обеда сами они все время были у себя и ничего не слышали. Никаких криков, вообще ничего. Ну, конечно, если бы они слыхали… В какое время они отсутствовали? Ну, миссис Оттен между одиннадцатью и двенадцатью уходила на рынок, а у миссис Джентри началась мигрень, и она встала в шесть утра, приняла какие-то таблетки с кодеином и снова легла спать, но после полудня уже не спала, никуда не выходила и ничего не слышала.
Вернулись санитары узнать, могут ли они забрать тело: эксперты уже закончили с ним работать. Мендоза спросил, как долго девушка была мертва.
— По очень грубой оценке, скажем, от пяти до семи часов, — ответил старший из санитаров. — Можно забирать?
Мендоза махнул рукой, разрешая, и глянул на часы. Пять сорок. А может, это случилось, когда миссис Джентри еще спала, а миссис Оттен была на рынке?
Внизу Хакетт выслушивал примерно то же самое. Домовладелец, которым оказался пожилой мужчина со слуховым аппаратом, сообщил кое-что еще. Дюраны никогда не задерживали плату за квартиру, сказал он, и прожили здесь чуть меньше двух лет. Милые тихие молодые люди.
На ступеньках крыльца они сравнили записи. Конец рабочего дня, собирать ниточки будем завтра.
— Ты можешь проверить в «Амбассадоре», Арт, — сказал Мендоза, закуривая сигарету. — На первый взгляд, неизвестный — по меньшей мере знакомый, и она открыла ему дверь. В любом случае, мы, видимо, не сможем поговорить с Дюраном до завтра.
— Не сможем, — зевнул Хакетт.
Они поехали назад к управлению, где на столике оставалась машинка Хакетта, и Мендоза проговорил:
— Еще одно странное дело — в своем роде. Их порой становится невпроворот. Но меня беспокоит та блондинка. Именно, как я сказал, чья-то любимица. О ней должны были заявить — непременно должны.
— Принимай все таким, как оно есть, парень, — ответил Хакетт. Когда Мендоза въехал на стоянку, первые редкие капли дождя упали на лобовое стекло. — Вот черт — точно как говорил Том. Опять дождь. Будь я проклят. Говорят, это самая сырая зима за последние…
— Да, я тоже слышал.
Хакетт ехал домой, а ливень усиливался. Случай с блондинкой ему тоже казался странным, но не мучил его, как, совершенно очевидно, Луиса. «Но опять же, — размышлял он, — Луис склонен выискивать сложности там, где их нет. Что, надо думать, он сейчас и делает».
Когда он, сильно промокший за краткий миг пробежки от гаража до двери, вошел в дом, Анджела встретила его словами:
— Бог мой! Опять дождь. Наши отпрыски сидят взаперти, и от суматохи я просто сойду с ума. Обед будет через десять минут.
К Хакетту приковыляла Шейла, неуверенно держась на ножках в свои год и три месяца, он наклонился и взял ее на руки.
— Как поживает моя малышка?
Прибежал Марк Кристофер.
— Интересный был день? — Анджела щедро положила масло в спаржу.
— Так себе, — ответил Хакетт. — Как обычно. Ну и, конечно, блондинка Луиса. — Он помолчал. — Хотел бы я знать, есть ли у него предчувствие по ее поводу, — проговорил он задумчиво.
Хиггинс добрался домой на бульвар Силвер-Лейк под страшным ливнем. В его доме — даже спустя полгода Хиггинс по-прежнему удивлялся тому, что у него есть дом и есть семья, и, хотя раньше это была чья-то чужая семья, в ней скоро будет его собственное пополнение, во что ему и по сей день до конца не верилось, — в его доме было тепло и спокойно, Мэри накрывала на стол к обеду.
— Ты как?
— Замечательно, — Мэри улыбнулась. — Обед будет через десять минут. Да брось суетиться, Джордж. В конце концов, у меня это уже не первая попытка. Отчего мне только как-то… еще более странно — ведь Лоре уже десять. И они оба так интересуются, что становится прямо неловко, — она рассмеялась. — Я одно знаю точно. Потребуется все мое время и весь мой ум, чтобы этот ребенок не стал самым безобразно избалованным во всей стране. Особенно если будет девочка.
— Ну, Мэри…
— Я тебя знаю. И Стива тоже! — проговорила она, смеясь. — Можешь пойти ему сказать, чтобы мыл руки.
Хиггинс, улыбаясь чуть глуповато, пошел за Стивом. Тот делал уроки.
— Иду, — он поднялся с пола. — Джордж, я вот все жду и жду этого ребенка. Слушай, октябрь — это же ужасно долго. Я хочу, чтобы была девочка, а ты?
— Я думаю, подождем — увидим. Был сегодня у врача? Что он сказал о скобах? — после того как прошлой осенью Стива сбила машина, ему приходилось носить ортодонтические скобы.
— Сказал, в следующем месяце можно будет снять. Маленький братик тоже неплохо, но я очень надеюсь, что будет девочка, — серьезно проговорил Стив.
Мендоза приехал домой, посмотрел, как Элисон купала близнецов, и выслушал бессвязный рассказ об el pajaro[10] и кошках. Садясь вместе с женой к столу, он спросил:
— А что, amante[11], разве эта чертова глупая птица вернулась?