Он шипит сквозь зубы, когда моя рука гладит больное место.
— Ты принимаешь обезболивающие? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Пытаюсь справиться сам. Борюсь с этим самостоятельно. Пристрастие к обезболивающим - прямая дорога к наркотикам. Я предпочитаю использовать старый метод.
— Страдать от боли?
— Уверен, моя девушка сможет придумать способ отвлечь меня от этого, — ухмыляется он.
Я хватаю его за руки и крепко сжимаю их, раскачивая их из стороны в сторону, когда мы стоим и смотрим друг на друга.
— Мне бы очень хотелось сбежать с тобой прямо сейчас, но моя семья на заднем дворе.
Он наклоняется и снова целует меня.
— Я не собирался уводить тебя. Удержание тебя здесь звучит как отличная идея.
Я тяну его за руку и веду через кухню на задний двор. Мама чистит кукурузу, а папа маринует ребрышки. Бабушка сидит в углу, потягивая свой «Том Коллинз», а Эмма и Паркер сидят за столом в патио. Эмма одета в красную рубашку с белыми шортами, в то время как Паркер одет в штаны хаки и сине-белую рубашку на пуговицах. Мне и правда хочется объяснить парню, что сегодня девяносто градусов[10], но, по-видимому, ему нравится «хорошо одеваться». Что бы это ни значило.
— Мам, пап, Эмма, вы помните Адама, — я стою у двери в патио, держась за Адама. — Паркер Рилес, это мой парень, Адам Рейнгольд.
— Для меня честь познакомиться с героем, — Паркер встает, чтобы пожать Адаму руку.
Милый жест, демонстрирующий уважение. Поэтому я знаю, скоро он сделает что-нибудь идиотское.
— Когда я был в Кении, видел, как человек одним дыханием и прикосновением ладоней оживил бездыханного слона.
Вот вам, пожалуйста.
— Ты смелая душа, раз вдохнул в Лию жизнь так, как ты это сделал.
— Я не умирала, — говорю я.
— А я почти умер, — добавляет Адам.
Мы смотрим друг на друга и киваем.
Адам продолжает жать руку Паркеру. Судя по выражению лица последнего, хватка Адама чуть сильнее, чем предпочитает Паркер.
— Вижу, ты человек физической силы. Ты пробовал медитацию? Мы с Эмс только начали. В Тибете я молился с буддийским монахом. Дхарма - лучшая защита.
Адам отпускает руку Паркера, и тот хватается за ладонь, потирая ее.
Я увожу Адама оттуда, и веду к леди, которая обмахивается рукой, и я почти уверена, что это не от жары.
— Адам, это моя бабушка.
Он наклоняется и пожимает ей руку.
— Я вас помню. Как можно забыть женщину, которая любит нарушать правила?
Он целует ее в щеку, и она машет еще усерднее.
— Лия, затащи его в кровать, — говорит она, — прикуй наручниками и не спускай с него глаз ближайшие лет пятьдесят.
Можно было бы подумать, что его обидит ее комментарий, но он просто усмехается.
— Не беспокойтесь, миссис Пейдж. У меня в кармане есть наручники, и я с удовольствием прикую себя сам.
Бабушка делает глоток своего «Тома Коллинза».
— Мне нужны истории. И правнуки. Мне все равно, что будет сначала.
Тащу Адама в сторону.
— Мы забегаем немного вперед. Адам, ты хочешь...
— Всем вечер. Кто-нибудь видел мои солнечные очки? — заявляет Люк, входя на террасу. На нем красные плавки, розовое боа из перьев, латексная шапочка для плавания и лыжные ботинки. Его ноги издают громкие звуки, когда он подходит к патио, где кладет ногу на стул и протягивает руку Паркеру. — Рад видеть тебя сегодня!
Эмма роняет голову на руки и хохочет. Паркер же, наоборот, с отвращением отворачивается.
— Милая, он болен? — спрашивает он Эмму.
Она отмахивается от него и продолжает смеяться.
— Люк, надень что-нибудь, — говорит ему мама. — У меня в шкафу есть блейзер, который отлично сочетается с этим нарядом.
Паркер бросает взгляд на сумасшедший дом, которым является моя семья. Я смотрю на Адама и вижу, что он закинул голову назад и смеется. Он не просто подходит мне. Он такой же, как и моя семья.
Я тяну его за руку.
— Пойдем. У нас есть время до ужина.
Он следует за мной через задний двор к дереву с веревочной лестницей, свисающей с него. Мы взбираемся наверх, и, когда благополучно садимся на деревянный пол домика, я тяну веревочную лестницу.
— Не хочешь, чтобы я сбежал? — спрашивает он, наклонив голову, чтобы не удариться о низкую крышу.
Смотрю, как он садится у стены. Одна нога согнута, а другая вытянута вперед.
— Не хочу, чтобы кто-то мог подняться сюда.
Он поднимает бровь.
— Почему?
Я поднимаю футболку над головой.
— Потому что я собираюсь дать так необходимое тебе отвлечение от боли.