— Твой рот, словно рай, — задыхаясь, произносит он. Его руки скользят по моей голове, пальцы играют с волосами, направляя меня.
Я беру его в рот и пробегаюсь языком по длине, прежде чем добавить давление на пути вверх. Пока я облизываю и сосу его член, Адам благодарит Бога, и я мысленно делаю то же самое.
Ласкаю его быстрее, моя челюсть напряжена. Я могла бы продолжать всю ночь, но он отталкивает меня, наклоняется и целует с признанием, какое я не получала раньше.
Адам поднимает меня с пола и несёт вверх по лестнице и по коридору с джинсами, свободно свисающими с бедер. Он поворачивает, заходя в последнюю дверь слева.
Главную роль в комнате играет массивная мебель цвета эспрессо. Огромная кровать, с белоснежным постельным бельем так и манит меня. Он идет и кладет меня на нее. Нагибаясь, освобождает голову из моего захвата, и я убираю от него ноги.
Я сажусь и смотрю на него, стоящего надо мной. Он выглядит изумительно. Каштановые волосы сверкают в лунном свете, проникающем сквозь жалюзи. Его глаза слишком темные для этой комнаты, но любовь, которая видна в них, все, о чем я могла мечтать. Потому что я вижу в них лишь одно - себя.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Улыбка появляется на его губах. Она такая красивая, что я хочу потянуться и поцеловать его. Но не могу. Я словно под гипнозом, поэтому просто смотрю на него.
Он снимает обувь и медленно расстегивает рубашку, обнажая великолепные загорелые мышцы. Когда его рубашка снята, он встает передо мной, и я не могу сдержаться и не протянуть руку, претендуя на то, что принадлежит мне.
Я пробегаюсь пальцами по бархатной коже, твёрдой груди, и вниз к небольшому участку волос, ведущему к восхитительному куску стали.
Он засовывает руку в карман и достает ключ, а потом расстегивает наручники. Металл падает, ключ падает за ним. Я поднимаю руки над головой, и Адам стягивает мой топ. Он присоединяется к наручникам на полу, а глаза Адама не оставляют меня.
Мы смотрим в глаза друг другу, и я снимаю с него джинсы и боксеры. А он избавляется от моей юбки.
Адам наклоняется и расстегивает мои сапоги. Я выскальзываю из них, и он стягивает гольфы, которые под ними. Он же снимает свои носки.
И в комнате остаётся лишь два обнаженных человека. Их глаза все еще исследуют друг друга. Их тела все еще ждут продолжения.
Он опускается передо мной на колени, словно поклоняясь мне. Отводит волосы, упавшие мне на лицо, убирая их за ухо. А я пальцем прослеживаю контур его губ.
Он нежно целует мой палец.
— Ты ошибалась раньше, — произносит он. — Я могу, и буду делать с тобой все, что захочу. Ты моя. На всю оставшуюся жизнь, Лия Мари Пейдж, ты моя. Я любил только тебя, и теперь, когда ты моя, я не отдам тебя, — его палец поднимается к моей щеке и вытирает слезу.
— Твоя, — наклоняюсь вперёд и снова целую его.
Нежно.
Неизменно.
Я снова обнимаю его за шею, на этот раз, зарываясь пальцами в волосы. Адам кладет руку на мою талию, и вместе мы возвращаемся на кровать.
Моя голова падает на подушку, и его тело находит идеальное место надо мной.
Он целует мое тело.
И любит меня всю.
Я ласкаю его.
Заставляя стонать мое имя от движений рук.
Когда он надевает презерватив и входит в меня, я знаю, что больше никогда в жизни не буду спорить с Адамом Рейнгольдом. Вес его тела на мне, ощущение того, как он входит в меня и наполняет горячей похотью и нежной потребностью - самое прекрасное, что есть в мире.
Он скользит вперед-назад, его рука удерживает мои.
Он трахает меня жестко.
А любит сладко.
И, когда моя спина выгибается, и я сжимаюсь вокруг него, крича его имя, я знаю, никогда не будет ни одного мужчины, которого можно было хотя бы сравнить с ним.
Глава 24
У нас был секс. Много секса.
В кровати он был сладким. На полу - грубым. А в душе... в душе было влажно.
Он взял меня сзади у спинки дивана в гостиной
Стоя, пока я сидела на столешнице на кухне.
На лестнице он ласкал меня ртом.
А я ублажила его, стоя на коленях в коридоре.
Изобразила девушку-ковбоя, скача на нем на обеднённом столе, и делала это спиной к нему.
А еще показала ему все, чему научилась на механическом быке в «Необъезженном жеребце», пока объезжала его на кресле с колесиками.
Теперь мы снова лежим в его постели на смятых простынях. Я здесь двадцать четыре часа, и совершенно не хочу уходить.