— Вот это речь не мальчика, а мужа!
— Сколько денег возьмешь?
— Сейчас мне пять рублей, завтра ребятам также.
Матвей высыпал деньги.
— Возьми сразу десять. Обязательно будь сам. Я новичок, а ты похоже, человек опытный. При ней не растеряешься. В случае чего, моего мнения не спрашивай, командуй, как своими парнями. Я тебе верю.
— Объясни музыкантам, куда пройти.
— А тебе нельзя?
— Не местный.
Он унесся, как молния. Действительно, быстр. Не успел дух перевести, как мои музыканты с Матвеем во главе уже усаживалась за столом.
— Объясняй.
Ушкуйник начал говорить. Длилось это недолго — двое из наших эту церковь прекрасно знали. Боец ушел к своим. Я начал объяснять музыкантам, что завтра будем делать. Быстро понял, что все надо показывать на местности, с прогоном текста и музыки. А то тут они отвлекутся, тут испугаются.
Ох, не зря военные устраивают учения. Когда я был студентом, нас пять лет из шести учили военному делу в теории. А потом вывезли в лагеря. Там мы жили в армейских палатках вместе с обычными воинскими подразделениями. Одели в шинели, кормили вместе с солдатами, гоняли бегом на марш-броски с полной выкладкой. Как-то на одном из этих бросков увидели гриб взрыва, знакомый каждому по фотографиям. Атомный, ахнули мы. И стояли, разинув рты, вместо осмысленных действий, которым были обучены. Наше оцепенение прервал преподаватель нашей военной кафедры, подполковник: чего встали? Залюбовались взрывом бочки с бензином? Шагом марш!
На врачебной стезе слушать преподавателя в тихой аудитории и возиться с больным при работе в «Скорой помощи», где я долгое время подрабатывал — две большие разницы. Человек, которого лечишь, может быть буйным, пьяным, вырывающимся, пытающимся тебя ударить (иногда ему это удается), а ты делаешь свое дело. Пациент теряет кровь, задыхается, времени лишнего нет. Решения часто должны быть мгновенными. Моих музыкантов тоже надо обкатать. Я взял с собой на завтрак сыра, колбаски, вареных яиц. Доплатил. Поговорил с Олегом насчет давешних приказчиков и ссоры с ними.
— Редкие сволочи, — заметил Акимович — на работе перед всеми гнутся, а уж тут чего творят! Ну ладно, передо мной выделываются. На копейку возьмут, а уж гонору-то, претензий — тьма. Если видят, что человек один, могут его донять и, выманив на улицу, избить вдвоем. Я не раз корчмарю рассказывал про их проделки. А он: у меня в заведении тихо, а копейку они несут. Не понимает, что приличный человек сюда больше и не покажется, знакомым тоже отсоветует. Потеряет хозяин реальные деньги. Мне не верит. Это, говорит, из-за того, что чаевых от них тебе мало. А они мне гроша сроду не давали. С тобой-то шумели бы недолго. Встали бы твои ребята — враз бы сели приказчики за свой столик без дальнейших претензий. А ушкуйники за тебя встали — торгаши больше сюда не придут. Одного на улице встретят, обегут по кривой.
— Что, бойцы так страшны?
— Покалечат, а то и убьют враз. А хозяин приказчиков, если узнает, что у них какие-то распри с такими оптовиками, выкинет мгновенно.
Я выдал полтину чаевых. Половой замаслился.
— Вы обязательно заходите к нам почаще.
— К тебе лично, — уточнил я.
Его чувства ко мне достигли апогея. Он проводил меня не только до двери, но и далеко за порог.
А мы пошли к месту завтрашней, уже оплаченной, работы. Церквушка была небольшая, но очень приятная снаружи. Подойдя к крыльцу, я осмотрелся. Вроде никаких нюансов. Отошел на три шага. Скомандовал:
— Отсюда пойдем.
Ребята молча двинулись за мной следом. Еще через несколько шагов:
— Отсюда заиграем.
Музыканты тут же сообщили, что нищие тянутся отсюда ещё изрядно: кто сидит, кто стоит.
— И что?
— Так они же заорут, драться полезут.
— Почему?
— Церковь активно с амвона призывает запретить дьяволовых слуг — скоморохов. Попрошайки, они тут активно зарабатывают, нас черт посылает, у них кусок хлеба отнять.
— Вот оно как…
Я прикинул, кто мне меньше всех нужен.
— Вот ты, — ткнул пальцем в парня с трещоткой, — пройдешь после нищих шагов пять, встанешь и будешь слушать.
— Чего?
— Мы немножко отойдем. И я заиграю на домре. Когда перестанешь меня слышать, беги к нам. Понял?
— Да, да.
И мы пошли. Заиграли и запели. И оказалось, что у меня играть, петь и идти одновременно, хорошо не получается. А рисковать нельзя. И учиться некогда. Спросил у ребят:
— Может быть, кто хоть как-то на домре играет?
После небольшой заминки отозвался парень с бубном.
— Я немножко учился.
Показал перебор струн, сыграл, спел. Передал ему инструмент.