ДЕНЬ ЛЕНИ МАРКИНА
Ему сорок лет, но вы ни за что не дадите ему столько, и случись вам обратиться к нему на улице, вы назовете его молодым человеком. Рост у него метр девяносто, вес — сто килограммов, и приятно располневшей фигурой он напоминает Пьера Безухова.
Стоит только взглянуть на его румяное, жизнерадостное лицо, на безмятежно-серые, с голубизной, глаза за стеклами очков, на его приоткрытые полные губы — и у вас поднимается настроение. Рассердиться, а тем более накричать на него невозможно: он обезоружит вас своей простодушной ребячьей улыбкой. Даже походка у него как у подростка-увальня: развалистая, с чуть приподнятыми лопатками и вялым помахиванием длинных рук. Впрочем, вполне может быть, что это — походка волейболиста. Когда-то, студентом, он играл в волейбольной команде, да и сейчас еще любит от случая к случаю порастрясти у сетки лишний жирок.
Говорит он тенорком, смахивающим больше на мальчишеский альт. Представляете себе такой голосок у великовозрастного дяди? И, может, поэтому сослуживцы между собой редко называют его «Леонид Сергеевич», как следовало бы величать научного сотрудника со степенью, а всегда почти — «Леня Маркин», то есть так, как прозывали его в школе и в институте.
Как у всякого человека, у Лени Маркина есть свои слабости. Он любит хорошо поспать и спит на отдельной кровати, сплошь полированной, на упругом матрасе, набитом морской травой, источающей свежие запахи. По утрам, когда его разбудит жена, он произносит спросонок: «Угу» — и продолжает лежать с закрытыми глазами, свернувшись калачиком, ощущая с той минуты утреннюю негу каждой мышцей своего большого, нежного тела и странно слыша сквозь пелену полусна свое уютное посапывание.
Так он блаженствует еще несколько минут. Потом поднимается, делает три-четыре небрежных движения руками, что означает у него гимнастику, и идет умываться.
Поскольку он частенько просыпает, а пожертвовать завтраком для него — трагедия, то времени на бритье у него не всегда хватает, и, посмотрев в зеркало на редкие белокурые волоски на своем подбородке и над верхней губой, он решает, что и так сойдет, что почти незаметно, и отправляется на работу небритым.
В лабораторию он является в чистом, наутюженном костюме, в свежайшей белизны сорочке и при модном галстуке, который может, однако, висеть вкривь и вкось на его коротковатой пухлой шее. За его одеждой тщательнейшим образом следит жена, вкусу которой может позавидовать художник-модельер.
Войдя в лабораторию, в комфортабельно светлую комнату, где вдоль стен сверкают никелем и стеклом новейшие приборы, он первым долгом обменивается рукопожатием с сотрудниками, каждого одарив своей открытой, широкой улыбкой. Потом садится за стол.
Постепенно, по негласной традиции, его обступают коллеги, и начинается оживленный обмен новостями, от радиогазетных сенсаций до личных, семейных событий. Особенно шумно они обсуждают спортивные новости, изощряясь друг перед другом в знании подробностей, и Леня Маркин здесь нередко одерживает верх, потому что зрелища спортивных состязаний — и в первую очередь хоккей и футбол — значат для него не меньше, чем коррида для испанца.
Наконец запас новостей иссякает, и сотрудники разбредаются по местам, на весь день зарядившись от шефа отличнейшим настроением, что способствует, как вы понимаете, повышению их работоспособности. Затем Леня Маркин надевает халат — в зависимости от того, обязательно или не обязательно его присутствие на эксперименте, и, мурлыча под нос какой-нибудь любимый мотивчик, отправляется с заданием к лаборантам…
Леня Маркин — агрохимик. В этой области ему принадлежит десятка два научных статей, пять из которых опубликованы индивидуально — во времена написания диссертации, а все остальные — в соавторстве с подчиненными. С тех пор как человек защитил кандидатскую и стал заведовать сектором, соавторство — естественная вещь, не правда ли? Леня Маркин тоже так считает. Он подбрасывает своим ребятам идеи, а они их разрабатывают. Такое разделение труда вполне ему импонирует. Он чувствует себя неким «мозговым центром» и, освободившись от текучки повседневности, может спокойно сидеть и думать. Так он и делает. Большую часть времени он проводит за письменным столом, листая научные фолианты.
Признаться, такая однообразная деятельность довольно скоро утомляет его могучее тело. Он начинает испытывать двигательное голодание и, отвалившись от стола, идет поразмяться и проведать друзей.
В НИИ он поступил тринадцать лет назад, по окончании аспирантуры, и немудрено, если учесть общительность его характера, что друзей у него навалом. Да и вообще, вряд ли найдется в институте человек, который бы не был знаком с Леней Маркиным или не был о нем наслышан. Такую популярность он снискал не столько как ветеран института, но, главным образом, благодаря своим общественным талантам. Когда Леня Маркин был еще младшим научным сотрудником, весу у него было меньше, а энергии больше. Не забывая двигать диссертацию, он с ходу впрягся в самодеятельность и в короткое время стал, что называется, ее душой. Ведь еще со студенческих лет полюбив самодеятельную сцену с ее театральной романтикой ярких огней, веселья и наградных аплодисментов, он появился в НИИ как мастер эстрады: он неплохо пел, преображая свой альт в хрипловатый баритон, аккомпанировал на гитаре, танцевал, как опереточный артист, и даже сочинял сценарии забавных скетчей. Неудивительно, что с приходом такого энтузиаста эстрадный ансамбль института года три удерживал первенство среди городских НИИ…