— Тишкин… убит! — вырвались из горла Ягодкина хриплые слова, и он нетвердо шагнул навстречу Жмакину.
В ответ Жмакин лишь хмуро дернул бровями и медленно двинулся дальше, заглядывая за кусты и за стволы расщепленных, поваленных деревьев. Вдруг он нагнулся, и, когда выпрямился, в его руке болталась на ремне планшетка сержанта. Она была заляпана глиной. Жмакин рукавом обтер ее и молча протянул командиру. Ягодкин дрожащими руками взял и за желтоватым целлулоидным стеклом, сверху карты, увидел треугольник письма. Наверно, это было то письмо, которое сержант писал у костра. Сердце Ягодкина сжалось и руки обвисли.
Жмакин сидел на поваленной березе и, держа кисет в коленях, сворачивал цигарку. Желтые, никотинные пальцы его подрагивали, просыпая табак.
— Я пойду… доложу комдиву, — выдавливая из себя слова, сказал Ягодкин, — а вы… заберите инструмент… и следуйте за мной…
Жмакин поднял на него недвижный взгляд — кажется, он хотел что-то спросить, — но ничего не сказал. Он сидел, сильно сгорбившись, и все никак не мог скрутить цигарку.
Ягодкин повесил на плечо планшетку сержанта рядом со своей и, шатаясь, двинулся между деревьями к поляне. Но едва он увидел черные, могильные зевы воронок, зияющие на груди поляны, как жестокая, всесокрушающая сила, воскресшая в его воображении, обрушилась на Ягодкина с выпуклой и осязаемой реальностью: в заложенных ушах раздался свист врезающихся в воздух бомб, загрохотали взрывы, завизжали летящие над самой головой осколки, и первобытный ужас, вдруг снова охвативший Ягодкина, толкнул его бежать, спасаться, и он пустился бежать слабой, бессильной от страха побежкой, какой убегают во сне от преследования. Он бежал через поляну, через лес, хлещущий его ветвями по лицу, и спиной, по которой скользили мурашки, чувствовал несущийся за ним по пятам грохот, визг и дымное дыхание того смертоносного вихря, который мог в одно мгновение настичь его и смять, оставив вместо Ягодкина то, не имеющее никакого отношения к живому человеку, что осталось от сержанта, Тишкина и Писаренко…
Только увидав перед собой, в просвете леса, командные блиндажи, возле которых деловито и спокойно сновали военные люди, Ягодкин слегка опомнился от страха и, умеряя шаг, стараясь тверже ставить слабые, словно чужие, ноги, прямиком направился к комдиву, тот стоял перед своим блиндажом и, ожидающе посматривая на Ягодкина, похлопывал маленькой кожаной планшеткой по ладони.
— Товарищ командир дивизиона! — подойдя, проговорил Ягодкин, чувствуя, что еле владеет своими прыгающими губами. — Во время воздушного налета на пятую батарею… погибло… погибли сержант Голуб… и рядовые Тишкин и Писаренко…
— Где ваша пилотка? — спросил комдив, прямо глядя Ягод-кину в глаза.
— Пилотка? — растерянно повторил Ягодкин, не сразу уловив смысл этого простого слова.
— Я спрашиваю, где ваша пилотка, товарищ младший лейтенант? — снова спросил комдив, выпустив из рук планшетку: она скользнула вниз, к бедру, повиснув на тонком ремешке.
Не сразу нащупав карман, Ягодкин вытащил пилотку и, поспешно надев ее, вытянулся.
— Доложите о выполнении боевого задания! — властно разделяя слова, сказал комдив.
— Привязаны все НП, товарищ комдивизиона, все СНД и все батареи… кроме пятой, — потерянно пробормотал Ягодкин, не понимая, к чему все эти расспросы и как можно спрашивать еще о чем-то, узнав о страшной вести, которую он, Ягодкин, принес сейчас.
— Выходит, задание не выполнено, — отчеканил комдив.
— Так ведь только одну батарею… не успели, потому что, — начал было Ягодкин, но командир прервал его:
— Задание вами не выполнено! — Брови у комдива сдвинулись, и лоб его прорезали две жесткие поперечные морщины. — Приказываю: немедленно вернуться в расположение пятой батареи и привязать ее!
Ягодкин дрогнул от слов приказа: как во вспышке магния, в его воображении воскрес навязчивый образ — сверкающее небо, серый пикирующий крест, врезающийся в воздух свист и грохот взрывов. И, чувствуя уже себя наполовину вновь ввергнутым в этот страшный, уничтожающий хаос, он хотел закричать: «Нет, нет!», но жесткий взгляд комдива, все глубже проникающий в его расширенные страхом глаза, помог ему сдержать себя.