— Двадцать шестой год на свете живу, а такую девушку, как вы, никогда не видел! Хотите верьте, хотите нет. И где только живут такие!
Она взглянула на него с недоверчивой насмешкой. Думала, наверно, он просто так поехал, потрепать языком.
— А где живут такие шустрые, как вы? — сказала она сильным, певучим голосом, который качался слегка от тряски машины.
— Я из поселка Красный луг, а звать меня Костя Савиди. А вас?
— Меня Варя звать, а ее — Тамара, и, выходит, мы с вами соседи, в Антоновке живем…
Тамара косилась на их разговор и прижимала хихикающий рот к плечу подруги.
— За такой бы девушкой, как вы, Варя, я пошел бы, куда хотите! — с чувством сказал Костя. — Честное слово!
В ее глазах мелькнула грусть.
— Вовсе я и не девушка. Я — разведенка, и у меня ребенок. — И посмотрела на него, говоря как бы: «Что, съел?»
Костя искренне удивился:
— Ну и что?! Если человек понравился, остальное не имеет никакого значения. А вы мне так понравились, что я хоть сегодня женился бы на вас, клянусь! — Он всегда говорил то, что думал.
Варя обернулась к подруге:
— Том, хочешь, познакомлю с моим женихом? Вот он! — Она рассмеялась и покраснела.
Тома фыркнула в рукав. И вместе с ними простодушно смеялся Костя.
Они приехали вместе на ток, заваленный горами зерна, по-быстрому нагрузили машину и опять покатили в село. И опять их обсвистывал теплый, пронзительный ветер, опять он чувствовал близость сидевшей подле, на зерне, удивительной Вари, опять на резких поворотах Варю прижимало к Косте, и опять был смех, разговор и шутки.
И настала для Кости новая, славная жизнь в колхозе. Он строил клуни, а думал все время о Варе и ждал ее, как ждут мечту свою. Как только грузовик с зерном и Варей подкатывал к клуне, Костя бросал топор и брался за лопату. Он хотел как можно больше тяжкого, неженского труда переложить с Вариных плеч на свои сильные плечи, и работал за троих.
А вечером они ходили с Варей за Ишим, садились у ракитовых кустов, смотрели на блистанье водной глади в лунном свете, и Костя целовал ее, пьянея от счастья. Он говорил, какой красивый дом он выстроит, когда они поженятся, и как хороша будет жизнь в этом доме. А Варя смеялась и не верила:
— Мужчины все так говорят. А потом, когда им уступают, забывают о своих словах. Да и зачем я тебе? Разве мало в селах девушек?
Но Костя не давал ей говорить: он целовал ее…
Костя готов был жениться немедля, но родители Вари сказали ему: так нельзя, нужно походить хоть сколько-то, получше узнать друг друга, а то за такую скороспешность стыдно будет перед людьми, и свадьбу назначили на весну, на май. Всю зиму, чуть не каждый вечер, ходил Савиди к невесте в Антоновку, пешим ходом вышагивал по три километра туда и обратно. И копил деньги, покупал лес, кирпич — готовился с помощью братьев заложить с весны собственный дом. Ждать оставалось недолго. Шел уже март, густоснежный, морозный, буранистый, но старики пророчили раннюю весну в тот год. В марте это и случилось…
Варина подруга Тамара вышла за солдата, и на Восьмое марта сыграна была в Антоновке шумная свадьба, с большим количеством приглашенных, с криками «горько», с русским переплясом, пеньем и катаньем на ухарских тройках. Костя на свадьбе был радостно весел, разудало отплясывал «барыню», «казачка» — аж посуда звякала на столах, — а когда садился рядом с Варей, шептал ей все те же слова: «Ничего, Варюша. Нам ждать недолго. Каких-нибудь пару месяцев… Эх, и заживем мы с тобой!» — и с ласковой силой сжимал своей невесте плечи…
Гулянье кончилось за полночь, и Костя собрался домой. Его оставляли ночевать, но он отказался: рано утром он должен быть на стройке. Варя пошла проводить его до околицы. Как всегда, он крепко-крепко обнял ее на прощанье и целовал так долго, что у Вари замерзли руки. Когда он пошел, она окликнула его:
— Кость! — И с неожиданной тревогой сказала: — Вернись, переночуй в деревне…
Он рассмеялся:
— Что ты беспокоишься, глупенькая? Я не пьяный, ночь спокойная. Полчаса — и я в поселке. Пока. — И махнул ей рукой, шагая по дороге.
— Как бы кто не встретил тебя, — донеслись до него улетающие слова.
Костя еще раз оглянулся, крикнул:
— Прощай, Варюша! Завтра буду-у! — И голос его утонул в степной заснеженной тишине.
На душе у Кости было хорошо, возвышенно, и думать хотелось о возвышенном. Он посмотрел вокруг: везде была неохватная степь, морозная мгла и далекое небо, где в просветах бегущих облаков блестели яркие точки звезд — все это, вместе взятое, называлось мирозданием, так говорил ему юный прораб. Костя слышал от прораба, что в одной только звездной семье, в которую входило Солнце Земли — звездную эту семью называли Галактикой, так помнилось Савиди, — звезд проживало многие миллионы штук, и каждая из них величиной была в тысячи раз больше Солнца, и в промежутках между каждой парой звезд столько еще оставалось пустоты, что свет пролетел бы ее через несколько лет, а звездных семей, как Галактика, вращалось кругом миллиардное множество, и как все это могло вместиться в мироздание, Костя, сколько ни думал, не мог представить. А еще рассказывал прораб о том, что, по расчетам ученых, таких, как Земля, планет, способных к жизни, в Галактике, по крайности, тысяча, и Савиди шел и думал, что, может быть, на тех планетах такие же люди и города, и самолеты, и войны, и, может быть, на какой-то такая же ночь, снежная степь, и идет по дороге влюбленный человек, а может, там нет никого, а сплошное безлюдье пустыни, и никто не знает об этом. Чтобы браться за разгадку этой тайны, думал Савиди, нужно бы сперва наладить жизнь на Земле, чтобы не было войн, и голода, и смертельных болезней, жестокости и злобы, а люди чтобы стали добрыми и счастливыми. Ведь у счастливых — Костя это по себе понимал — сил умножается во много раз, и такие люди, это уж наверняка, любую тайну вскроют в этом… как его… мироздании. Когда это будет, вечный мир на земле и счастливые люди, Костя не знал, но понимал, что это все равно будет… Потом он подумал о Варе, ушел глубоко-глубоко в счастливые думы о ней, и милый образ ее заслонил от него и небо, и звезды, и степь…