Где-то с полпути заелозила по дороге поземка, но Костя не видел и не замечал ее. Он шел себе и мечтал… А ветер крепчал. По времени ему оставалось дойти до поселка с пол-километра, как вдруг внезапным порывом ветра его чуть не сбило с ног. Он огляделся. Небо сплошь затянуло мраком, не проглядывалось ни единой звезды, и не видно стало дороги, только ноги, ступающие по твердой, накатанной колее, еще могли нащупать ее. Ясно было, что вот-вот разразится буран. Савиди прибавил шаг, но бежать было плохо: в темноте он дважды провалился в заснеженный кювет. Тогда он пошел осторожней, как на лыжах, скользя по дороге то левым, то правым сапогом. Сгибаясь от ударов ветра, он застегнул на полушубке последнюю, верхнюю, пуговицу, завязал под подбородком ушанку и поднял воротник. Вдруг ему показалось, что впереди зачернели постройки поселка, и в тот же миг девятым валом накатил на Савиди буран. То был один из тех, бывающих только в степях Казахстана, внезапных и бешеных буранов, которые заносят снегом целые деревни, так что люди после выбираются наружу сквозь чердачные окна. Случалось, человек, застигнутый таким бураном где-нибудь на задах деревни, кружил всего лишь в нескольких шагах от собственного дома и, так и не найдя его, замерзал.
В минуту степь вокруг Савиди превратилась в кромешный воющий хаос. Снежный ветер налетал на него со всех сторон, сбивал с ног, срывал полушубок и колюче хлестал в лицо. Лицо его стало мокрым, и талые струи, попадая в глаза, слепили еще больше. Проваливаясь в сугробах, он брел как в потемках, не видя ничего, не чувствуя дороги, интуитивно выискивая путь туда, где недавно что-то чернело. И он дошел до поселка. Ноги его вдруг споткнулись о жердь. Он упал и, поднимаясь, понял, что жердь — огородное прясло. Теперь он был спасен от бурана. Перебирая руками по жерди, местами приваленной сугробами, он добрался до угла какой-то пристройки и, ни на шаг не отступая от рубленой стены, утопая в снегу, добрался до избы. Отдышался и сильно постучал в замкнутую дверь сеней. Чей был этот дом, он понятия не имел, потому что не знал, с какой стороны вошел в поселок.
— Эй, люди! Откройте! — крикнул Савиди, но и сам не услышал свой голос за ревом и свистом бурана.
Тогда он повернулся и пяткой мерзлого сапога грохнул в дверь. Сени дрогнули от его удара, загудели, но дверь была крепкая — сорвать ее было невозможно. Не дождавшись никакого движения внутри, Костя перебрался к ближайшему окну, задраенному ставнями, и, стуча кулаком, закричал:
— Эй, хозяин! Открой! Это я — Костя Савиди.
Он погодил и, закрыв лицо руками, задыхаясь от студеного ветра, снова пошел к дверям. Двери были на запоре. Он еще раза два ударил сапогом и, постояв в напрасном ожидании, побрел вдоль стены, шаря по ней руками и бормоча: «Черт! Спят, что ли, так крепко…»
Дощатый забор помог ему добраться к соседнему дому с крыльцом. Шатаясь от ветра, он взобрался по заваленным сугробом ступенькам и стал стучать, по временам прикладывая ухо к двери. Довольно скоро стукнула тяжелая дверь внутри, и голос мужчины спросил из сеней: