На дворовой стажировке смело себя чувствовал, а на улице… Вспомнил: сидит за рулем, возле инструктора, в старом, разбитом «газоне» — по бортам у него буквы кричат: «УЧЕБНЫЙ», — и хоть не Антон от людной улицы, а улица от него шарахалась в стороны, все равно с опаски «не наехать бы на кого», у Антона пот градом высыпал. «Вольней держи рулевое. Баранку отломишь», — смеялся инструктор, а как въехали на мост, скомандовал: «Останови!» Антон сбросил газ, собрался тормознуть, да вовремя опомнился: остановки ведь запрещены на мостах. Дальше поехал. А когда к гаражу возвращались, перед правым поворотом Антон не просто руку согнутую из окна выставил, а аж изогнулся весь, ширяя этой рукой вверх-вправо, за крышу кабины — мол, туда поворачивать буду. Вдругорядь насмешил инструктора…
Урчит мотор в нагретой кабине, самосвал мягко так, покойно потряхивает на сыпучих переметах, дымит-курится поземка вокруг, разве что наплывет иногда из степной глубины рослая скирда соломы, с нахлобучкой снега наверху, и обратно: степь — снега, степь — снега, сколько глаз достанет, вспоминается под такую погоду…
В лесхоз, от родной деревни за сто километров, послали Антона: сосновые хлысты возить к железной дороге. С год радовалась его душа шоферским правам, а потом стало все равно. Каждый день — глушь-тайга. Летом — гнус, жара, километр проедешь — вода клокочет в радиаторе, вылезай, холодной подливай: зимой, чуть зазевался, — хана радиатору, разморозил: стужа такая, что плевок на снег ледышкой надает. Каждый день все та же дорога, в осень, в весну, — насмерть разбитая лежневка: на один конец бревна наступил колесом, другим тебе по кабине шарахнет… Каждый день все тот же барак, чтоб ему провалиться. И с годами запил Антон… Пьяный становился дурным, в злобе хмельной колотил жену, пугал ребятишек, себя не помнил… Трезвый мучился своей виной, замыкался в угрюмости, вину свою замаливал неистовой работой, держался месяца три-четыре, не пил, и опять срывался… Давно бы бросить, к ляду, тайгу, уехать бы куда ни есть, да жаль было денег хороших лишаться: его работой вся семья жила — одежду всем справил, сестрам приданое, в деревне новую избу поставил своиым… Снялся с тайги, как мать умерла. Снялся и в город уехал. С тех пор дал себе зарок Антон — не пить. Да легко ли удержаться от этого чертова зелья! «Закладывать» с получки, с аванса вошло у шоферни в привычку. Откажешься — смотрят на тебя как на куркуля…
Вон он и совхоз, из-за сопки развернулся, — рукой подать. Заметенные снегом дома, избенки, длинные сараи ферм к сугробам прижались, будто от морозов хоронятся… А по правую руку белая петля реки огибает село, и на ней, подальше от села, плотину совхоз возводит: водохранилище замыслили для птицы… Летом и Антону пришлось на плотине с неделю шоферить.
Свернул на главную улицу, тише поехал. Рослые березы обок дороги сплошь заляпаны снегом, будто тут богатыри в снежки играли. А вот и кирпичная коробка конторы: с карниза заснеженной крыши свисает частокол прозрачных сосулек. Стоп, приехали…
Антон только дверцей хлопнул, а уж к нему двое бегут: паренек в пушистом рыжеватом малахае и кряжистый мужик в распахнутой шубе. На бегу у первого смешно качаются уши малахая, у второго руки в полах шубы запутались. Кажется, это директор. Ну, точно: он.
— С пятой автобазы? — прохрипел директор. Остановился, задышал в лицо Антону теплым молочным запахом. — Значит, к нам… — Жесткие морщины на лбу у директора расправились. — Заявку мы, верно, давали камень возить с карьера, да придется тебе, милок, в соседний совхоз сгонять по срочному делу. С ним вот, — выпростал из-за полы руку и шлепнул парня по плечу. — Механик это наш, со стройки плотины.
Парень закивал, с натугой улыбнулся озябшим ртом.
Видно, в угрюмом обличье Антона почуялось директору несогласие какое-то, потому как он сказал, мигнув с хитринкой:
— Ты не тревожься, милок. Путевку мы тебе оформим с тоннами и с километрами. В обиде не останешься…
Да Антону-то было все равно: надо, значит, надо. Молчком влез в кабину, надавил на газ, пробуя мотор. Парень-механик громыхнул справа дверцей, сел, захлопнулся и спросил:
— Поехали?..
Директор крикнул, шум мотора покрывая: