— Инструмент получишь, колышков побольше заготовь. Я к тебе заеду, место укажу… А мне к прорабу надо.
— Лады, — кивнул Валентин.
Захар Кузьмич пошел, а в голову чего только не лезет: «Съездить бы на сенокос. Смотри, как печет… Пересохнет сено. Хоть и старательный агроном Степан Иваныч, а где же успеть на всех участках одному. Не надо бы копнить сегодня. По такой погоде сено и в скирдах дойдет… На отгонном давно не бывал, слышно, корма кончаются… Не поспел ли горох, тоже бы глянуть надо…»
Пока Захар Кузьмич расценял наряд с прорабом, пока у того для клунь материал выклянчил, время давно за обед пошло. Забежал домой, перехватил горяченького борща, часа два провозился с мотоциклом. Ну конь теперь есть у казака…
За Валентином к Варвариной избенке подъехал под вечер, когда от изб по улице стлались вкось длинные тени. Новоявленный бригадир вышел на треск мотоцикла: на щеке красный рубец — ото сна, в одной руке охапка кольев, в другой — топор со свежеоструганным топорищем. Следом тоже с охапкой кольев вышагнул из-за угла институтский в золотых очках. Сложили все в люльку, сели — Валентин за спиной Кузьмича, очкастый примостился на кольях, — и через пять минут были на току.
Институтские первым делом сунулись к клуням поглядеть. А чего там глядеть, клуня и есть клуня: длинный сарай, крытый соломой.
На площадке, где Захар Кузьмич замыслил ставить новые клуни, сплошь трава полынь, по краю тянется поросшая лебедой канава.
— Так вдоль канавы бейте линию, — показал управляющий. — Лес с зимы еще припасать начал. По машине, по машине, вроде на ремонт просил у прораба, а так и набралось почти что на две клуни…
— Что?! Это вы называете лесом? — сердито заговорил очкастый. — Да здесь, сколько я могу заметить, одна береза, если не считать нескольких сосновых бревен.
— Да чем же такая береза плоха? — Голос у Захара Кузьмича дрогнул от обиды. — Свежая, прямая, не толстая, без сучков… Не знаю, какой еще лес нужен!
— Вы его не совсем поняли, Захар Кузьмич, — вступился Валентин. — Тут разговор о другом. Для такой конструкции береза вообще не годится. Она плохо работает на изгиб, трескается на солнце, недолговечна… В общем, здесь нужна сосна, а никак не береза.
— Чудак ты, голова, — усмехнулся управляющий, вытаскивая пачку курева. — У нас свои законы: что есть, из того и делай. Сосна! Да у нас ее на столярку в дома не хватает, а ты — на клуни захотел… Лес-то мы, знаешь, откуда берем? С-под самого Свердловска — за тыщу верст лесовозами возим. Отбили там совхозу делянку на просеке, а валить дают только подряд. А подряд так выходит: на десять лесовозов дров три лесовоза хорошей березы, лесовоз сосны да машина жердей. А жерди нам тоже о как нужны! — Кузьмич провел ладонью по горлу, прикурил и жадно затянулся.
— М-да, — покачал головой очкастый и, отойдя к мотоциклу, принялся сбрасывать колья.
Валентин помолчал, оглядел еще раз бревна, сказал:
— Строить из такого леса можно, конечно… Только через три-четыре года вместо этих клунь придется новые ставить. Влетит вам это в копеечку.
— А зерно семенное сопреет от дождей — меньшие разве деньги? — прищурился Захар Кузьмич и скупо, одной половиной губ, усмехнулся. — Через три-четыре года, голова, никто не знает, что будет…
— А где раньше семенное зерно хранили?
— Вот здесь и хранили, — махнул рукой управляющий на старые клуни. — Только в этом году семенной пшеницы в два раза больше засеяли. Из области такую команду дали…
— Значит, и требуйте от начальства капитальных хранилищ, я так думаю…
— Больно много нас таких, требовальщиков, — нахмурился Захар Кузьмич и тронул за плечо бригадира. — Давай так, голова: столбы и прогоны ставь из березы, а для стропил прораб обещал мне тонкомеру подбросить.
— Это уже дело.
— Ну и добро. Размечайте тут, а мне еще в контору надо…
…Домой Кузьмич приехал уже при вечерней луне. В сенях разулся, скинул пиджак, умылся, вошел в избу.
Посреди пола жена на коленках дубовым вальком катает самотканые половики.
— Здорово, мать, — сказал Захар Кузьмич. Помедлив у порога, прошел к комодке.
— Чей-то рано нынче? Аль надоело всяк раз до ночи мыкаться? — На мужа сама не глядит, знай, вальком громыхает.
Захар Кузьмич взял с комодки газеты, за три дня не читанные, подсел ближе к свету, закурил.
— Собрать ужинать аль погодишь? — Жена из-под мышки глянула и опять загремела вальком.
— Погожу. Кончай…
В спокое, в тишине (шум домашний не в счет) покурить за газеткой редко ему случалось, и не было для него отдыха лучше, чем этот.