«Возможно… Но ведь здесь никого не осталось…»
— Смешной ты какой! А дом?..
«Дом?.. В самом деле… С ним столько связано…»
— А помнишь, как ты с батяней боролся?..
Можно ли это забыть — железную хватку отца (ласково-железную), возню и перекатывание по полу (чисто выскобленному, пахнущему влагой) двух сплетенных тел, большого, увитого мышцами — отца и своего, жидковатого, но жилистого (тренированного на работе в поле и огороде)… и отцовский смех, озорной и радостный, — редкость для такого человека (преображение отца из угрюмого молчуна, за всю жизнь, кажется, слова ласкового не сказавшего детям, — у Ваганова была еще сестра в Ленинграде, — в веселого озорника происходило в считанные дни каких-нибудь хозяйственных удач, когда отец являлся «под хмельком»)?..
Андрюха вдруг кинулся в сторону, взлез на курятник, оттуда — на хлев и, подтянувшись на руках, вскарабкался на крышу избы. (Ваганов же, непостижимым способом, следовал за ним.)
— Глянь вниз, — сказал Андрюха. — Омет видишь?
Омет был далеко внизу и казался охапкой соломы среди огородной зелени.
— Вы отсюда с Минькой и Гринькой сигали, помнишь? Небось теперича — слабо?..
Ваганов на мгновение вообразил себя летящим вниз и, внезапно ощутив свинцовую тяжесть своего мгновением раньше невесомого тела, отодвинулся от края крыши.
«Нет, тяжеловат я стал… Прыгнешь — и костей не соберешь…»
— Эх, ты! — сказал Андрюха и бросил свое легкое загорелое тело в желтеющий внизу овин.
Он летел «солдатиком» и, ткнувшись босыми ногами в солому, завалился на бок, перекувыркнулся и, счастливо хохоча, запрокинул голову вверх, глядя на Ваганова…
— Ты с Минькой и Гринькой пошто перестал дружить? — спросил неожиданно Андрюха.
Они уже перенеслись на улицу и шли теперь между безлюдными дворами, залитыми полдневым солнцем, кажется, к реке…
— А ведь вы клятву давали до смерти дружить…
«Видишь ли… у нас были общие интересы… В одной деревне жили, вместе ходили в районную десятилетку — пять километров туда, пять обратно…»
— А теперь интересы разные, хочешь сказать?
«Разумеется… Минька — военный летчик. Гринька — ученый… И живем мы в разных концах страны. Но главное, конечно, интересы — они у нас различные…»
— Выходит, интересы у тебя нечеловеческие? — насмешливо допытывался Андрюха.
«Что ерунду ты городишь?!» — вспылил Ваганов.
— И вовсе не ерунду… Главные интересы между людьми — человеческие. Скажешь — нет?..
«Возможно, ты прав, — неожиданно для самого себя согласился Ваганов. — Только ведь и Гринька с Минькой не делали попыток… возобновить дружбу…»
— Ты лучше о себе скажи…
«Я — тоже не делал», — ответил Ваганов с внезапным ощущением неловкости от своего признания.
— А из новых-то твоих друзей есть хоть надежные и откровенные, как Минька и Гринька?
«Где уж там… Мои друзья по преимуществу — служебные… Потеряй я свою должность — от них не останется и воспоминаний…»
— Чудак же ты! Да как же это можно без друзей?!
«Видишь ли… чтобы друга найти, время надобно, а у меня его нет…»
— Кончай ссылаться на время! Да у тебя, если хочешь знать, под самым боком твой возможный друг растет, его ты видишь каждый день!
«Олега ты имеешь в виду?.. К сожалению, он не растет мне другом. Между нами какая-то незримая стена…»
— Стена?..
«Да… Стена непонимания, неоткровенности… даже недоверия… и разных интересов…»
— Опять ты со своими «интересами»! Как будто ничего главнее нет!
«Представь себе, для меня — нет… Я живу интересами стройки».
— А Олег? Какие у него интересы?..
«У него?.. Не знаю… То есть он увлекается литературой, музыкой, а историю предпочитает всем другим наукам… Но чем он живет, я, ей-богу, не знаю!»
— Вот ты даешь! Не знаешь собственного сына!
«Я же сказал: между нами стена…»
— А ты хоть пытался развалить эту стенку?
«Честно говоря, не знаю даже, как к этому и подступиться…»
— Эх, ты! — в который раз сказал Андрюха (у него была такая поговорка).
— А помнишь, как ты мороженое любил? — погодя заговорил Андрюха светлым, вспоминающим голосом. — Его продавали в райцентре на базаре. Оно с круглыми вафлями было — помнишь? — и хорошо лизалось языком… Ты мечтал тогда: «Стану инженером, каждый день к обеду буду покупать мороженое и ложками есть, до отвала…» А сейчас чего ты любишь? Только о работе не надо говорить: я знаю, больше всего ты любишь свою стройку…
«Если говорить не о работе, то… Как тебе сказать… Ведь любить — это значит что-то желать. А у меня есть все, и я отвык желать…»