— Ну, вот что! — шлепнул по столу ладонью Кремнев. — Даю вам трое суток на устранение аварии. И если вы не справитесь за этот срок, можете считать, что ваша карьера кончена!
При этих словах бледное лицо Уварова болезненно сморщилось, но через мгновение он овладел собой и словно весь окаменел.
— Это совершенно нереально, — сказал он, еле шевеля губами. — Выбрать и переместить около трех тысяч кубометров грунта… вычерпать плывун… заново отсыпать насыпь из другого грунта — за трое суток это невозможно сделать… никакими силами… Я не справлюсь…
И в это мгновение Ваганов поймал на себе упорный взгляд Авдеева, бывшего своего главного инженера, а затем начальника «Промстроя»: этот взгляд, расстроенный и возмущенный, взывал к тому же, что собрался сделать сам Ваганов: остановить «разнос» Кремнева… Он быстро набросал записку: «Прошу вас прекратить избиение Уварова» — и положил ее перед Кремневым… Но записка опоздала…
— Попробуйте только не справиться! — уже кричал Кремнев, угрожающе целясь глазами в Уварова. — Да я как саботажника отправлю вас туда, куда Макар телят не гоняет! Попробуйте только не справиться! — еще раз вскричал Кремнев и вдруг замолчал, яростно дыша сквозь раздутые ноздри и хватая суетливыми руками бумажки на столе…
И снова тишина дамокловым мечом нависла над сидящими… Кремнев читал записку… И вдруг сквозь тягостную тишину пробились приятные звуки стекла, звонящего о стекло: то Белецкий, звякнув пробкой графина, наливал в стакан воды для Уварова… Упруго, успокаивающе булькала вода в горловине графина… Кремнев читал записку Ваганова, что-то долго очень читал, вероятно не улавливая смысла в возбужденном своем состоянии… Лицо Уварова, как тенью, подернулось землистым оттенком… Он пил не отрываясь. Рука его, держащая стакан, мелко-мелко дрожала… Осушив стакан до дна, он его поставил около графина и затем кивнул Белецкому серьезно и внимательно… Кремнев, покончив наконец с запиской, перевернул ее и сунул к себе под бумаги.
— Товарищ Уваров свободен, — сказал он тихим, будничным, но отчего-то чужим, незнакомым голосом, и Уваров, с блокнотом в руках, пошел…
Он шел очень тихо и неуверенно, походкой человека, засыпающего на ходу. У дверей его шатнуло. Он схватился за дверную ручку, постоял секунду-две и, открыв дерматиновую дверь, не вышел, а словно выставил себя в приемную.
— «Механомонтаж», докладывайте, — вяло обронил Кремнев и, в полчаса закончив совещание, уже без шума и угроз, тотчас же отправился на «Доменстрой», захватив с собой в машину и Ваганова.
«Тогда-то, в машине, ты ему и высказал», — прервал свои воспоминания Ваганов.
«Нет, я ему сказал позднее, на обратном пути. Я думал, он уже перекипел и успокоился. Ведь он своими собственными глазами убедился в масштабах аварии. И даже срок, трехдневный, продлил Уварову до шести. И, к чести Уварова, он справился с этой немыслимо тяжелой задачей: дважды перелопатил экскаваторами и бульдозерами огромные массы грунта, и, точно к исходу шестого дня, заново возведенная насыпь трапецеидальным брусом желтела на площадке «Доменстроя», поблескивая рельсами шлаковозных путей, — кстати, за этот «штурм» Уваров премирован был Кремневым бесплатной путевкой в черноморский санаторий. Да, это было, когда мы, осмотрев аварию, распрощались со «свитой» из начальников и инженеров и пошли к машине, на несколько минут оставшись одни. Тогда-то я и сказал ему — сказал как можно мягче, — что столь сильные средства воздействия, какие он использовал в споре с Уваровым, впредь повторяться не должны… И тут он взорвался, чего я, честно говоря, не ожидал. Он стал кричать и чуть не топать ногами. Так что же он ответил мне? А вот что: он мне кричал, что все мы — мастера критиковать, да не все мастера дело делать. И чем меньше ответствен человек, тем больше он горазд судить другого, кто на своих плечах несет огромный груз ответственности. И в этом он был прав, пожалуй. Он говорил: ему, Кремневу, и никому другому, поручено поднять завод в степи — и он это сделает во что бы то ни стало, в срок, назначенный Москвой. А он не только строит — в невыносимых, тяжелейших условиях дикой природы — он еще и исправляет кучу всякого рода ошибок мастеров портачить… Только волей, железной концентрацией всех средств и ресурсов, умноженных на пламенный энтузиазм строителей, возможно добиться успеха, — и тут уже ему, Кремневу, не до сантиментов: все, что встанет на пути движения к успеху стройки — лень, рутина, безалаберность, раскоряченное самолюбие руководителей всех рангов, — все должно быть сломано и сметено… А еще он вот что мне сказал: что я, Ваганов, слишком рано берусь судить его. «Когда вот здесь, — сказал он, обернувшись к панораме стройки с ее устремленными ввысь скелетами стальных и бетонных конструкций, — когда вот в этой дикой степи засветится красное пламя доменной плавки, тогда и суди меня на здоровье! А пока ты должен — и обязан! — не судить, а помогать… или не мешать мне делать дело!» — сказал и, сунувшись в кабину «ЗИМа», хлопнул дверцей…»