Они сидели в креслах, секретарь обкома и Ваганов, а перед ними расхаживал Кремнев, плотный, невысокий, весь подтянутый, в светлом костюме без галстука.
— …Или взять проблему кадров, — говорил Кремнев, лодочкой держа перед собой сцепленные кисти опущенных рук и глядя в ковер под ногами. — Налицо — явная деквалификация… Сразу же после войны мне много приходилось строить… вернее, восстанавливать. Так я вспоминаю тех же плотников: молодые парни, они владели топором, как ювелир резцом. Бывало, делает он крестовину. Вырубит фигурные чашки в двух подтоварниках, вставит их одна в другую, и вы в крестовине щелочки нигде не найдете. Воистину, как говорится, комар носу не подточит… А сейчас? Всю стройку обойди, а таких мастеров не найдешь… Я понимаю, талантливые плотники выходят из деревень, а к нам народ идет из городов. Но ведь у них в трудовой записано: плотник пятого разряда! А он топором только гвозди может заколачивать… Ну, плотники — ладно. А слесари? Ведь это городская профессия. И — тоже: толковый слесарь — редкость среди тех, кто приезжает к нам по оргнабору. — И Кремнев стал рассказывать, как трудно его инженерам работать с таким персоналом…
А Ваганов слушал и не узнавал Кремнева: баритон его звучал негромко, сдержанно и был исполнен какой-то странной, мудрой печали, и такая же печаль лежала на его расслабленном лице, печаль человека, углубленного мыслью в проблемы, решить которые возможно только разумом, и не верилось, что это — тот же самый Кремнев, который может грубо, распоясанно орать, стучать кулаком по столу и унижать своих ближайших помощников…
— А возьмите дисциплину, — продолжал Кремнев, расхаживая взад-вперед по кабинету. — Опоздания. Прогулы. А кое у кого — непонятная, пагубная тяга к вину, — таким ничего не стоит бросить рабочее место и сбегать за поллитрой… Я далек от мысли огульно охаивать всех, кто к нам приезжает, но поверьте, Константин Михалыч, — это тоже проблема, и она здорово влияет на дела. Я понимаю, с народом нужно работать. И наш партком, — он мельком взглянул на Ваганова, — постройком, комсомол многое делают в этом направлении. И все же я впервые руковожу строительством, где такая слабая дисциплинированность. Я все пытаюсь и не могу понять: почему молодой человек, приезжая к нам на стройку, чувствует себя не участником дела огромной важности, а каким-то свободным художником: хочу — работаю, хочу — нет…
— Так вы ведь работали в годы войны, когда опоздания, прогулы и неряшливое отношение к делу были абсолютно невозможны, — с тонкой улыбкой заметил вдруг Журов. Он сидел в свободной, отдыхающей позе и крупной головой с густой седеющей шевелюрой и мягкими, мясистыми чертами лица напоминал старого, добродушного льва. — В наши края ведь стремятся большей частью люди отсталые, любители длинного рубля. Толкового работника всеми силами стараются на месте удержать… А что касается острастки, годится одна — воспитательная, четкая организация труда, чтобы каждый разгильдяй увидел: длинный рубль дается лишь тому, кто честно трудится.
— Да-да-да, — сказал Кремнев. — Нам еще много, очень много нужно поработать, чтобы перемолоть этот сырой материал в полноценных рабочих. Да жаль, время не ждет: осенью мы должны пустить первую домну.
— Но ведь к вам немало и по комсомольским путевкам приезжает, — сказал Журов и, протянув руку к столу, включил вентилятор: струя прохлады пахнула в лицо Ваганову.
— Да, эта молодежь — наша самая надежная опора, — сказал Кремнев. — Но, к сожалению, и среди них большая текучесть: отработают подъемные — и подаются в теплые края… Хотя и здесь наша вина: быт у нас неважный, квартир не хватает, детских яслей. Два управления строят жилье, не считая «Отделстроя», и все-таки не успеваем…
— Но ведь просите еще две тысячи рабочих?
— Летом мы найдем, куда их разместить. А к осени всем дадим квартиры.
— Ну что ж, — сказал Журов. — Я постараюсь вам помочь людьми, через ЦК и оргнабор. Но смотрите, — полушутя-полусерьезно погрозил он вдруг Кремневу, — чтобы к началу холодов в палатках ни одного гаврика не осталось!
Кремнев развел руками, сделав жест, без слов говорящий, что иначе и быть не может…
Они еще поговорили, и, прощаясь, Журов вдруг сказал, глядя на Кремнева и Ваганова:
— И вот что еще: весь выпуск торговых и кулинарных учебных заведений области мы решили в нынешнем году вам направить. Кормите только рабочих получше! — и он шутливо помотал перед собой огромным кулаком.