…Он видел демонстрацию… Было очень много молодых людей. Они шли сомкнутым строем… Звучали песни… Главной песней был «Варяг»… Дружные голоса речитативно пели:
Потом все исчезло…
…Он видел голубой овальный зал… Спинки кресел и стульев были овальные, обитые голубым шелком… На голубых стенах висели неизвестные портреты в овальных золоченых рамах… За овальным столом сидели двое… Один из них был сухощавый, элегантный господин с седыми висками. У него были умные, проницательные глаза и жесткий рот военного преступника… Второй был полный, совсем не элегантный. У него было простонародное лицо и мудрые глаза государственного человека. Он был подвержен резким эмоциям — это читалось в подвижных мышцах лица… Оба молчали… Сухощавый господин извлек из большого пакета белые, блестящие листы и протянул их человеку с мудрыми глазами… Листы изображали нечто неразборчивое… Человек их просмотрел и резко поднялся… Его лицо перекосилось гневом… Он вскинул руку, и листы рассыпались по овальной столешнице белыми квадратами… Человек решительно шел к дверям, показывая спину господину… Спина была покатая и сильная. Она могла принадлежать только упрямому человеку… Господин остался один… Он задумчиво смотрел на потолок. Потолок был овальный…
Потом все исчезло…
…Он видел кабинет. Кабинет был обыкновенный… За письменным столом сидел человек, он был похож на кого-то, кого Ваганов силился вспомнить, но не успел… Распахнулась высокая дверь… Вошел Кремнев. Его лицо было растоптано страхом, таким же точно, как тогда, когда ему грозили чугунным пресс-папье… Кремнев приблизился к столу… В руках человека, сидевшего за столом, белела пачка блестящих листов… Человек швырнул их на столешницу… Листы рассыпало веером, как игральные карты… Человек в упор смотрел на Кремнева… В кабинете висела мертвая тишина… Лицо Кремнева напоминало гипсовую маску… Человек приподнялся с кресла… Его рука взмахнула в сторону лица Кремнева. Кремнев отвернулся и побежал… Он выбежал в дверь… Дверь бесшумно затворилась. За дверью резко хлопнул револьверный выстрел… Человек сидел за столом. Очерк всей его фигуры выражал усталость… Он уперся рассеянным взглядом в стол… Белые листки куда-то исчезали. Столешница была пуста. Она была темного-темного цвета, цвета мореного дуба… Темный цвет стал быстро разливаться и затопил собой картину кабинета…
…Вдруг он увидел свою комнату (а точнее говоря — почувствовал, потому что был вокруг полумрак) и ощутил себя больным, лежащим на тахте, в постели… В изножии тахты виднелся смутно стул (кто притащил его сюда, Ваганов не знал, но странным не нашел, потому что бодрствующим краешком сознания он понимал, что продолжает видеть сны), и угадывалось чье-то присутствие… И действительно, из смутного пространства комнаты вдруг отделилась бледная тень человека, слегка помаячила и беззвучно уселась на стул… Ваганов стал разглядывать усевшегося человека… Черты его лица проступали все отчетливей и зримей… Высокий, слабо выпуклый лоб… полуседые темные волосы, тщательно зачесанные на затылок… четко выступающие скулы и опалые щеки… великоватый, резко очерченный нос… мягкие губы и твердый подбородок, соединенные по бокам двумя морщинами… «Да это же… я сам!» — удивился Ваганов, разглядев свои глаза, смотревшие на него с предельным вниманием: большие, темно-карие глаза, о которых сын сказал однажды: «Глаза испытателя…»