Поклонившись всесильному главе экспедиции, Крузе почувствовал, как по его спине побежали струйки холодного пота. Да и голова под париком, давно намокла от чудовищного напряжения. Нет, он прекрасно понимал, что не виновен в смерти наследника русского престола. Только завтра всё может измениться и именно его обвинят во всех грехах.
— Проходите, Валентин Платонович. Не стойте в дверях, я же не кусаюсь, — Шешковский улыбнулся немного замявшемуся при входе Мусину-Пушкину.
Посетитель демонстративно хмыкнул и сел в указанное кресло. Мысленно же обругал хозяина кабинета за постоянные издёвки. Любил глава Тайной экспедиции подобные заходы, жутко раздражающие русскую знать. Степан Иванович знает о подноготной вельмож и аристократии гораздо больше, чем они о себе. Несомненно, о любых проступках сразу докладывается императрице, которая уже решает, кого карать, а кого миловать. А сам глава не отказывает себе в удовольствии попугать дворян, дабы те знали, что всех их проделки хорошо известны.
Камер-юнкер не чуял за собой никакой вины, но немного подрагивал, заходя в кабинет верного пса Её Величества. Ещё его угнетало щекотливое задание, порученное императрицей и, от которого нельзя отказаться. Если ты входишь в партию правительницы, то изволь исполнять любые её пожелания, являющиеся приказами.
— Что можете сказать о своём подопечном? А то, видите ли, разные слухи ходят. Даже не знаешь, чему верить, — снова эта ирония, но Шешковский тут же сменил тон, — Я читал ваш отчёт. Мне показались интересными некоторые умозаключения, поэтому перед докладом Её Величеству, хочу услышать всё лично.
Собравшись с мыслями, Мусин-Пушкин мысленно пробежался по написанному отчёту. По идее, хозяина кабинета могла насторожить только одна фраза.
— Иоанн Антонович либо очень хитёр, либо действительно безумен. Я более склоняюсь к первому. Но и отрицать его невменяемость тоже глупо.
— Поясните.
— Вначале он показался мне просто забитым существом, забывшим речь и трясущийся от присутствия надзирателей с посторонними людьми. Не буду описывать жуткую обстановку, в которой содержался заключённый, — офицер брезгливо поморщился, не совладав с эмоциями, — Это многое объясняет и может служить объяснением некоторых несуразностей в поведении арестанта. Затем начинаются странности. Да, Иоанн Антонович грязен и вонюч похлеще юродивого с паперти, на которого вроде похож. Меня смутила усмешка и взгляд, полный ненависти, появившиеся в первое мгновение нашей встречи. Может, мне показалось. Но, скорее всего, он просто не смог или пока не научился сдерживать чувств. Более надзорный не позволял себе проявления подобных страстей. Дальнейшие события показали мою правоту, о чём я написал в докладе.
Некоторое время глава экспедиции молчал, делая вид, что читает лежащую на столе бумагу. Затем он перевёл свой змеиный взгляд на собеседника, снова заставив того внутренне вздрогнуть.
— Я встречался с вашим подопечным, — опять ирония, от которой собеседнику точно не смешно, — Иван Антонович неплохо держится и даже пытается, чего-то говорить. Выглядит это забавно. Но человек десть лет не разговаривал, потому сложно требовать от него изящной речи.
— Он быстро учится и уже сейчас всё прекрасно понимает. Хотя, соглашусь насчёт его непонятных выражений. Вроде говорит по-русски, но как-то странно. Только я просил обратить внимание на поведение надзираемого. Он никого не боится и уже не похож на забитое существо. Иоанн Антонович явно понимает, что зачем-то нужен императрице. А ещё проскальзывает у него иногда нечто презрительное и недоброе, только во взгляде. Потому и прошу более внимательно его изучить. Что-то здесь не так. Чую подвох, но не могу правильнее выразить свои мысли. И ещё, я не верю в его религиозность.
— Поясните, — глава экспедиции сразу вскинулся будто хищник, почувствовавший добычу.
— Возможно, я начал относиться к арестанту излишне подозрительно. Но мне кажется, что он не является искренне верующим. Да, наш подопечный сразу попросил возможность посещать церковь, для чего в дворцовую часовню был вызван отец Иероним. Только поднадзорный уклонился от общения со священником и весьма жёстко отверг предложение исповедоваться. Он отстаивает службы и даже впадает в некое забытьё, шевеля губами. Со стороны кажется, будто Иоанн молится. Но это больше похоже на помрачение или экстаз, свойственный фанатикам. Только здесь всё сложно, и я снова опасаюсь ошибиться в своих умозаключениях.
— В нашем деле нельзя отвергать никаких подозрений, — произнёс Шешковский после небольшой паузы, — Религиозный вопрос крайне важен и потребует проверки. Спасибо вам за проявленное внимание. Пока арестант остаётся на вашем попечении, поэтому прошу не терять бдительность. Необходимо лучше его изучить и, по возможности, узнать о сокровенных мыслях. Понимаю, что сие недостойно бравого гвардейца, коим вы являетесь, но придётся потерпеть. Сейчас для Ивана Антоновича подыскивается наставник. Только решение по его кандидатуре будет принято императрицей после ознакомления со всеми полученными докладами. Вам же надо меньше распространяться о бывшем заключённом и выполнять приказ. Ступайте, Валентин Платович, если у вас нет ко мне вопросов.