И причиной тому были не только красивое лицо и стройная фигура Эйдена Морса. Главный секрет его обаяния не поддавался определению, это было нечто неосязаемое, быть может, исходившее от него ощущение внутренней энергии, ума и силы, то есть все то, что Джилл почувствовала уже при первой их встрече и могла охарактеризовать одним лишь словом — «магнетизм».
Боже мой, до чего я докатилась! — с ужасом подумала Джилл. Сижу рядом с ним и размышляю о нем будто о постороннем человеке! Она отвела взор и заставила себя вернуться к их разговору:
— Мое единственное к тебе требование касается Мэдди.
— Содержание ребенка. Естественно, о другом и речи быть не может. А как насчет тебя?
— Меня?
— Ну да. Ты же знаешь, как это обычно происходит. Алименты.
— Мне от тебя ничего не нужно, — вздохнула Джилл. — У меня есть диплом и кое-какой опыт работы. Я надеюсь получить место.
— Мы опережаем события, говоря о деньгах, — произнес Эйден, положив руки на руль. — Это дело юристов.
— Да, наверное.
— Беспокоиться нечего, Марк продумает все детали. Мы обратимся к нему, как только я приеду.
— Хорошо. — Джилл взглянула на часы. Время шло, а они с Эйденом все еще сидели в машине.
— Хочу напоследок задать тебе вопрос, Джилл, — задумчиво произнес Эйден, — глупый, конечно, но иначе не могу. Ты уверена, что хочешь развода?
Как хотелось пойти на попятную и сказать «нет»! Их брак, пусть и стал для нее мукой, давал ей чувство защищенности и спокойствия. Теперь ей будет ох как трудно материально, да и замужняя женщина выглядит в глазах общества куда лучше, чем разведенная! Но Джилл тут же вспомнила унизительное чувство одиночества, не оставлявшее ее последние полтора года, неотступную щемящую боль в сердце… А главное, вспомнила Мэдди, ради которой была готова на все.
— Нет, — ответила она, упрямо вздернув подбородок. — Я не вижу иного выхода. Так дальше жить нельзя. Ты почти не бываешь дома, а если и возвращаешься, то не обращаешь на нас ни малейшего внимания. По-моему, я тебе только в тягость.
— Давай не будем обливать друг друга помоями! — Эйден слегка повысил голос. — Твои нападки мне уже хорошо известны.
— Мои нападки? Можно подумать, я одна во всем виновата! — Заметив, что губы Эйдена сжались в узкую линию, Джилл осеклась и отвела взгляд. — Извини. Я тоже не хочу ссор.
Лишь через несколько долгих секунд, показавшихся Джилл вечностью, Эйден нарушил воцарившееся неловкое молчание:
— Кто бы мог подумать, что, забыв о дне рождения ребенка, я вызову такую бурю? — Он горько усмехнулся.
— Речь идет не просто о ребенке, Эйден, а о твоей дочери, и не просто о дне рождения, а о ее первой годовщине. Да и к чему все сводить к одному дню рождения! Сам прекрасно понимаешь, этот эпизод всего-навсего верхушка айсберга, скрытого под водой. — Как ни старалась она говорить спокойно, голос снова задрожал от волнения.
Эйден с силой выдохнул из себя воздух, глядя прямо перед собой на здание аэровокзала. Джилл привыкла к тому, что, разговаривая с ней, он редко смотрел на нее, но сейчас она восприняла это как лишнее доказательство его равнодушия к ней. Впрочем, немудрено: она сильно сдала после рождения ребенка — прибавила пять фунтов веса, за собой не следит, выглядит всегда утомленной. Раньше носила шелковые блузки и туфли на высоких каблуках, теперь бегает в джинсах да кроссовках. Причесаться как следует и то некогда, волосы или просто свисают до плеч, или в лучшем случае закручены небрежным узлом на затылке. Тем не менее не такая уж она, видно, дурнушка, если на днях двое парней загляделись на нее в супермаркете!
Нет, нет, беда явно в том, что Эйден ее не любит. Да и любил ли когда-нибудь? Может, три года назад ему взбрело в голову, что подошло время жениться, а тут как раз подвернулась она, вроде бы ничего, сойдет!
— Разреши поинтересоваться, так, из чистого любопытства, у тебя кто-нибудь есть?
— А как же! — язвительно рассмеялась Джилл. — Мы встречаемся, пока Мэдди спит, в перерывах между стирками.
— Это ты настояла на том, чтобы стирать самой. Есть прачечные, приходят, забирают грязное белье.
— Да я и не жалуюсь на стирку. Не смеши меня!
— Что же в этом смешного, если каждый раз, возвращаясь домой, я застаю Эрика Линдстрома валяющимся на диване в моей комнате.
— Эрик друг, и только, — вскинула голову Джилл. — Оправдываться я не собираюсь, это слишком унизительно. — Эрик единственный человек, с которым она могла болтать, смеяться, любоваться ребенком — одним словом, отводить душу! — И я вовсе не хочу ругаться с тобой. Расстанемся мирно.