А утром обнаруживались синяки и шишки, детей нельзя было вести в детский сад.
Он плакал. Весь день играл с дочками, возил их на спине, ползал по полу, изображая собаку.
Когда ночью на лестнице раздавались его шаги, девочки вздрагивали во сне и мочили постельки.
Хайке не успела привыкнуть спокойно спать по ночам. Не сумела она успокоиться за три месяца, пока Рольф находился на лечении.
Каждый раз, навестив его, она возвращалась домой совершенно разбитая. Эти белые железные койки оставались для нее неотвязным кошмаром. Ее тошнило от одного запаха алкоголя.
К тому, что ребенок родился мертвым, она отнеслась спокойно. Она лежала в родилке на пропотевшей простыне, уставившись в потолок, пока на глаза не наворачивались слезы. Несколько месяцев ее мучила мысль о том, что ребенок будет ненормальным.
— Мы все начнем сызнова, — сказал Рольф, обнимая Хайке и детей. — Уедем отсюда, на север. Поселимся у озера, летом девочки будут плескаться на мелководье.
Они кусали друг друга по ночам, чуть не до крика. Он прямо-таки умолял ее продолжить учебу заочно. Наконец она подала документы, и он стал помогать ей, так как с отвычки ей было трудно учиться.
Когда они вместе сидели над домашними работами, он зачастую лучше знал материал, чем она.
— Может, они снова возьмут меня заведовать животноводческим хозяйством, — сказал он однажды. — Я ведь теперь не пью. А скоро и комбинат построят.
Хайке обняла его. Она не решилась рассказать, что кооператив назначил ей целевую стипендию, чтобы она, кончив учебу, возглавила животноводческий комбинат.
Не отказаться ли ей от этой затеи? Ведь ей так хорошо теперь с Рольфом.
Когда она возвращается с консультаций, он встречает ее на перроне.
Почти каждый раз ее ожидают дома какие-нибудь перемены. То он соорудит девочкам песочницу, то сделает для них качели, смастерит полки или просто поставит цветы.
Все это кажется ей чудом. И каждое утро простынки у девочек сухие.
Однажды поздней зимой, когда Хайке вернулась с консультации, Рольф не встретил ее ни на вокзале, ни дома.
Она вспомнила, что, проходя мимо привокзальной пивной, слышала там громкий разговор. Скорее всего, он был там. Даже наверняка. Один голос был похож на голос пьяного Рольфа.
Хайке рухнула на стул. Она отодвинула гардину, посмотрела на булыжную мостовую, которая горбилась, заляпанная грязью, по краям виднелись лужицы с хрупкой ледяной корочкой.
Значит, вот куда он пошел.
Хайке видит, как стелется дым из красной кирпичной трубы над вокзалом, на мгновение он поднимается вверх и тут же развеивается. И ничего не остается, только эти холмы цвета полежалой листвы.
На подоконнике барахтается лапками кверху муха. Она жужжит. Елозит на спине и жужжит.
В раскрытом конверте на столе лежит в красной папочке договор с кооперативом о целевой стипендии для Хайке. Видимо, конверт принесли, когда Хайке ездила на консультацию.
Хайке слышит стук поездов. Голоса из пивной сюда не долетают. Только стук прибывающих и отходящих поездов.
Она могла бы пойти за ним и забрать домой. Может, он и не плеснет ей пивом в лицо. Может быть.
Некоторое время она сидит у окна. Поезда стучат реже, а когда она ложится спать, внизу все еще горит свет.
Шатаясь, Рольф идет через сад по сырой от измороси прошлогодней траве. «На этот раз она уж точно разведется. Умничает, сволочь. Хочет свое «я» показать».
Споткнувшись, он падает на траву и начинает плакать:
— Травка, моя травка. Вот разведусь, и распрощаемся мы с тобой.
Рольф с трудом поднимается на ноги и орет:
— Мне нужна лопата. Давай сюда лопату.
Потом он бредет на кухню и садится там прямо на пол.
На рассвете соседи взламывают дверь. К их удивлению, ни жена, ни дети не почувствовали запаха газа. Хайке и девочки живы, хотя спали рядом с кухней.
Через год Хайке закончит заочную учебу. Она будет заведовать животноводческим комбинатом. Ей больше не придется вставать спозаранок, пока другие спят, и катить на мопеде к дальнему коровнику, подменяя кого-нибудь, так как за подмены полагается надбавка. Может, тогда ей с девочками заживется поспокойнее. Говорят, она умеет ладить с людьми. Так говорят.
Иногда Хайке кричит по ночам. Она сама слышит собственный крик и чувствует сладковатый запах газа.
Она хочет проснуться — и не может. Из щелей выходят мыши, взбираются на стол. Они серые, с черными полосками на спине, с круглыми черными ушами. Мыши рвут простыни, рубашку, кожу. И нет сил проснуться. А воздуху все меньше и меньше…