Бузина между тем переспела и сама осыпается с гроздьев.
Перевод Б. Хлебникова.
ГАНС-СЧАСТЛИВЧИК
Порою забывает человек родные места. Будто их и нету вовсе. Ему невыносима мысль, что его судьба по наследству чем-то уже предопределена, тем более чем-то нереальным, неосязаемым.
На первый взгляд, Фуксгрунд ничем не отличается от многих других маленьких деревень. Тут проходит асфальтовая дорога, за последние годы крестьяне отремонтировали свои усадьбы. Правда, бросается в глаза, что дворы отстоят друг от друга довольно далеко, каждая усадьба обнесена оградой из песчаника или кирпича, нет деревенской площади. По утрам через Фуксгрунд проезжает школьный автобус. Он трижды останавливается, чтобы забрать пятерых детей школьного возраста.
Эти ребята еще не слышали здешнего поверья. Может, потом услышат, когда Ганс-Юрген Лейксенринг вернется домой, если, конечно, он вернется.
Тогда они узнают, что деньги и удачу Лейксенрингам приносит Ханзель-домовой. Этот Ханзель вылетает ночами из дымохода; он любит парное молоко, а если Лейксенрингам кто не угодит, они напускают на того своего Ханзеля. Может, Ханзель совсем и не такой; во всяком случае говорят, будто он поселился у Лейксенрингов. Конечно, дети в домового не поверят. Впрочем, и из деревенских стариков никто всерьез в это не верит.
Справа от усадьбы, через дорогу, находится пруд. За ним начинаются поля. По другую сторону дома — огород, сад и загон. Дальше луг и опять поля. В саду есть холмик, который с годами подосел. На нем растет самшит, вьется плющ, по весне там и сям расцветают крокусы.
Холмика этого никто не видел. Но говорят, будто он действительно есть. Редкого человека, заглянувшего сюда, принимают во дворе, иногда показывают огород либо проводят с другой стороны к воротам загона.
В загоне стоят две кобылы, красивые породистые лошади, и гнедой мерин.
Вообще-то, гнедого хозяин хочет продать, но жена всякий раз удерживает его:
— А если мальчик вернется? Вдруг он надумает забрать гнедого? Или решит остаться.
Нет, нельзя отдавать гнедого, а то…
Никто не договаривает этой фразы до конца.
А усадьба хороша. На каменной арке над воротами высечена дата постройки — 1613. Через открытые темные створки этих деревянных ворот и ушел Ганс-Юрген.
Он пришел вчера вечером, отвел Гнедого в загон, немного постоял у ограды, чтобы убедиться, что лошади ведут себя спокойно.
Потом через сад и огород он прошел к задней двери дома, весь вечер просидел с родителями, братом и его женой, рассказывал о своей квартире в Лейпциге, которую сейчас отделывает; отец лег спать рано, а утром Ганс-Юрген вновь ушел через большие ворота.
Мать проводила его до автобусной остановки. Она не плакала. Наверно, уже выплакала все слезы.
Ганс-Юрген уехал в Лейпциг.
Не на край же света. Значит, не все еще потеряно.
Ганс-Юрген Лейксенринг родился последышем. Он был на удивление смугл, и скоро все заметили, как он любит лошадей.
Если другие родители покупали детям игрушечные машины, то Лейксенрингам приходилось разыскивать по магазинам деревянных лошадок, маленькие повозки и тележки. Старший брат уже водил в поле трактор, а младший еще передвигал игрушечные упряжки по кухонному столу.
— Интересно, которому из парней достанется Ханзель-домовой? — перешептывались старухи, — Какой туман-то был, когда меньшой родился. Мы еще удивлялись. А он вдруг и родился. Прямо в полдень.
И довольно единодушно старухи соглашались, что Ханзель перейдет со временем от отца к меньшому.
— Ну, ты и чистодел! — одобрительно гоготали мужчины вечером в пивной, хлопая себя по ляжкам, а Лейксенринга по плечу и опрастывая кружки с даровым по случаю такого события пивом.
— Он у меня хозяином будет, настоящим хозяином, говорю я вам… — Лейксенринг подчеркивал каждое слово взмахом руки. Неожиданно он уронил руки на стол, да так, что на подносе, поставленном официанткой на стол, звякнули рюмки и пиво повыплескивалось из кружек.
— Сейчас я хозяйничаю, а потом малыш займется хозяйством. Дел обоим хватит, и старшему и младшему. Нам никто не нужен. Мы сами себе колхоз.
Усадьба была переписана на Лейксенринга всего два года назад его отцом. Лейксенрингу тогда исполнилось сорок, а старший сын уже ходил в профтехшколу.