Лейксенринг чувствовал себя еще в силе. У него было множество задумок, он мечтал машин подкупить и лошадей выращивать. Вступать в сельхозкооператив в Фуксгрунде никто не хотел, а уж Лейксенринг и подавно.
В те годы жители Фуксгрунда вечерами часто собирались вместе, то у одного, то у другого — по очереди, и наконец объединились в сельхозкооператив первого типа. Теперь они сообща обрабатывали поля, но скотину каждый держал у себя, отдельно.
Всего их было одиннадцать крестьянских семей. Их общий земельный надел составлял более четырехсот гектаров. Хотя Лейксенринг был богаче остальных и земли имел больше, да и считался самым умным, однако председателем кооператива его не избрали. Людей удерживала давняя боязнь, в которой, разумеется, никто бы не признался.
Каждый раз, когда этим одиннадцати семьям нужно было принимать решение, то мужчины собирались вместе, иногда с женами, и проводили голосование.
Тогда их уговаривали. Сегодня же сельхозкооператив третьего типа принял бы их только скопом. А для этого понадобилось бы большинство голосов.
«Я на них горбатиться не стану. Даже если землю отнимут. Но на колхоз работать не буду. Уж лучше калекой стать». Надворные постройки окружают усадьбу Лейксенринга вроде крепостных стен. Иногда вечерами по будням и каждое воскресенье Лейксенринг ездит верхом. Он гордится своими лошадьми. Настоящие скаковые, не тягловые.
Лейксенринг богач, это известно всем. Старики говорят, будто деньги у него водятся благодаря Ханзелю-домовому. «Он на этой усадьбе и раньше жил, когда мы еще маленькими были. Мы видели, как у них из трубы огненные шары вылетают. Вот из-за Ханзеля-то Лейксенринги и богатеют».
Уже после первой войны у Лейксенрингов была паровая машина и колесная молотилка. Они ездили с ней по дворам, всю зиму молотили и хорошо зарабатывали. А на выручку покупали новые машины и землю.
«Кто Ханзелю служит, с тем он и дружит. Нет, у Лейксенрингов нечисто».
— Ганс-Юрген, во имя отца и сына и святого духа крещу тебя… — сказал священник, и некоторые из присутствовавших с опаской посматривали, как он кропит лоб малыша. Но ничего особенного не произошло, ребенок просто заплакал, как и большинство детей.
Его мать долгое время прихварывала, волосы у нее совсем поседели, и чужой человек никогда бы не сказал, что эта женщина — мать такого маленького ребенка. Она работала по хозяйству, нянчила Ганса-Юргена, приглядывала за скотиной, телятами, жеребятами и птицей. Каждый раз, когда появлялся новый жеребенок, Ганс-Юрген проводил много времени с матерью, но чаще он бывал с отцом в поле или при лошадях в загоне; так было, пока он не пошел в школу.
Дети дразнили его «маленьким Ханзелем», хотя толком ничего не знали, как и он сам.
Ребята охотно играли с ним. Когда ему исполнилось шесть лет, отец подарил ему пони.
Черная лошадка была смирной, с длинной гривой и хвостом до самой земли.
Словом, у мальчика был свой конь, а у кого конь — тот вожак.
Гансу-Юргену казалось вполне нормальным то, что в поле работали все вместе, а вечером каждый возвращался к себе в усадьбу и ходил за своей скотиной.
Учеба давалась ему легко. Хорошие отметки были для него как бы козырями против учителей да и некоторых учеников.
Он частенько дрался с другими, но всегда не в школе, а по дороге домой, и ребята из Фуксгрунда неизменно стояли за него горой.
Когда похоронили его деда, крестьянина-старожила[34], Гансу-Юргену было четырнадцать лет. Слухи о Ханзеле давно дошли до него. Он считал их сказкой, вроде тех, что читал в книжках. Правда, знал он уже и то, что мать каждый вечер носила в сарай чистую миску с парным молоком, и однажды, зарывшись в сено, он подсмотрел, как молоко вылакали кошки. Никаких особенных тайн, просто дурацкое поверье, которое помнилось, хотя никто не относился к нему всерьез. Когда умер дед, произошло нечто необычное. С разрешения властей деда похоронили в саду, по его собственному желанию.
Это было в октябре, за неделю до праздника урожая. Все зеркала в доме занавесили. Деда положили в баньке. У ног его стояла миска с молоком, Лейксенринг просидел ночь у отцовского гроба один, сам вырыл и могилу.
Накануне похорон собралась страшная гроза, без дождя; непогода бушевала всю ночь. На следующее утро к воротам пришли соседи с венками. Старший сын принимал венки и всем говорил, что дед хотел быть похороненным в своей земле и чтобы на похоронах не было посторонних. Вечером с пруда на усадьбу потянулся молочно-белый туман, плотно окутавший дом и сад.
34
«Старожилами» в ГДР называют крестьян, владевших землей еще до проведения земельной реформы.