– Спасибо, Рассел, я уже успокоилась. Иди спать.
– Как я могу оставить тебя одну в таком состоянии?
– Я привыкла спать одна и нисколько не боюсь.
– Может быть, причина как раз в этом. Женщина не должна спать одна. Особенно такая, как ты...
Он ласково провел рукой по теплой и влажной от слез щеке девушки, обхватил ее лицо ладонями, легко и коротко коснулся губами ее губ. Так светло и естественно пьют птицы. Ребекка вздрогнула.
– Забудь о кошмаре, забудь обо всем на свете. Я помогу, тебе станет хорошо и спокойно, вот увидишь, – ласково нашептывал ей Рассел.
Он все сильнее и сильнее сжимал ее в своих объятиях. Его горячие ладони властно скользили по ее телу. И Ребекка с радостью и облегчением принимала эти успокаивающие ласки. Да, она нуждалась сейчас в его обществе. В противном случае она просто сойдет с ума. Девушка вдохнула горячий, терпкий запах мужского тела и беспомощно прильнула к груди своего спасителя.
Он поднял ее на руки и понес в сторону своей спальни, открыл ногой дверь и осторожно положил драгоценную ношу на смятые простыни.
– У меня уже вырабатывается привычка носить тебя на руках, – прошептал он.
Ребекка почувствовала, как в нем разгорается глухое, жаркое пламя, и потянулась к нему навстречу, как робкий весенний росток тянется к солнцу. Горячие пальцы Рассела коснулись верхней пуговицы ее рубашки, и Ребекка вздрогнула в предчувствии чего-то обжигающего.
– Ты все еще боишься меня? – тихо спросил Рассел. – Не надо бояться, доверься мне.
Он уже расстегнул все пуговицы ее ночной рубашки. У девушки перехватило дыхание. Пальцы Рассела коснулись ее груди, и сердце гулко отозвалось на это прикосновение. Губы Ребекки трепетали от жажды поцелуев. Проникая языком все глубже и глубже, он не переставал ласкать ее. Они целовались столь самозабвенно, что, когда на секунду прервались перевести дух, она в изнеможении склонила голову ему на грудь.
Когда они снова слились в страстном поцелуе, она уже полностью подчинилась воле Рассела. Он склонил голову и потерся щекой о нежные, волнующие его холмики, слегка прикрытые тонкой тканью сорочки. Он поцеловал их, каждый по отдельности, прямо через ткань, а потом приник губами к заманчивой выемке между ними.
Затем, уже ничего не соображая, порывисто закатал подол длинной сорочки и добрался до трепещущего тела Ребекки. Скользнув одной рукой по животу, дотронулся до груди и принялся ее ласкать, в его другая рука устремилась вниз, дерзко стремясь проникнуть между бедер девушки. Там оказалось влажно, влажно и горячо. Продолжая ласкать ее груди, он все глубже и глубже проникал во влагалище пальцами.
Стон отчаяния так похож на стон страсти! Рассел продолжал все более страстно ласкать Ребекку, и только когда она резко отпрянула, он нехотя оторвался от нее. Она еле слышно прошептала:
– Я не могу!
– Ты хочешь сказать – не хочу?
В его голосе был слышен холод обиды, и ее сердце разрывалось от боли.
– Ты знаешь, я больше уважаю женщин, которые сразу говорят «нет». Этих женских игр я не выношу.
Обида в его голосе сменилась презрением.
– Я хочу быть с тобой, но я просто не могу! – прошептала она голосом, полным слез.
– Я что-то тебя не пойму, – сухо сказал он, включая ночник.
– Выключи свет, – попросила она.
Она боялась увидеть выражение его лица, еще минуту назад такого страстного и полного невысказанной нежности к ней. Она не хотела видеть его глаза, полные теперь холода и враждебности. Но что же ей делать?! Если она расскажет ему, в чем дело, он сначала заинтересуется, а затем наверняка отгородится от нее, как только поймет, что лучше держаться подальше от Ребекки, от ее жизненных сложностей и, главное, от ее эмоциональных проблем. А если промолчать, это укрепит его уверенность в том, что она с ним играет.
Каким бы сложным человеком не был Рассел, его отношение к сексу было прямым и откровенным. Секс для него был приятным занятием – не более. И вряд ли можно назвать волнующей необходимость выслушивать исповедь неврастенички. Вряд ли девушки, которые были у него раньше, плакали в постели и отказывали ему в ласке. Вряд ли они требовали от него чего-нибудь, кроме удовольствия.
– Почему? – холодно спросил он.
– Потому.
Она не знала, что сказать ему. Ей было трудно говорить, все тело сотрясали рыдания.
Он пожал плечами, но свет выключил, и благословенная темнота опять опустилась над кроватью. Она лежала на спине, тупо уставившись в потолок. Рассел смотрел на нее, опершись на локоть.
– Я весь внимание, – проговорил он, видя, что она не торопится нарушить затянувшееся молчание.
– Прости меня, – прошептала она. – Ты сердишься?
– Какая разница.
– Я знаю – сердишься.
– Давай не будем выяснять отношения, просто скажи то, что собиралась.
Был ли в его голосе оттенок скуки или это ей показалось? Он, наверное, думает, что она будет рассказывать ему какие-то неправдоподобные истории, чтобы оправдать себя. Разве он не понимает, что она вовсе не такая.
А какая? – тут же спросил ее внутренний голос. Ах, если бы она знала это. Так многое изменилось за те несколько дней, которые прошли со дня их встречи с Расселом. Похоже, она окончательно запуталась в своих взаимоотношениях с самой собой.
Сколько времени она носила траур по Питу, а сейчас вдруг вздумала завести роман с человеком, который абсолютно не годился для серьезных отношений. Он способен лишь на мимолетный роман. Любить его – значит разбить свое сердце, которое она только-только умудрилась залатать. А ведь раньше она была такой благоразумной. Что же с ней произошло?
Ей бы надо начать так. «Однажды жили-поживали двое прелестных детей – мальчик и девочка. Они были так похожи, что первые годы жизни их не могли отличить друг от друга даже близкие родственники. Только позднее стало заметно, что Пит (так звали мальчика) очень похож на красавицу маму, а Ребекка (это имя носила девочка) – милая, но совершенно заурядная...»
Впервые она собиралась поведать кому-то эту историю, ей нужно было рассказать, как еще болит ее сердце, и о том, что жизнь прожита впустую, и впереди, должно быть, тоже лишь одна пустота.
– Я не знаю с чего начать... У меня эмоциональные проблемы... Ты знаешь, я обращалась к психоаналитику...
– Наркотики? – предположил он.
– Да нет, что ты, – удивилась она.
Как ни странно, Ребекка несколько успокоилась и почувствовала себя поувереннее. Она опять вспомнила о брате, его смеющееся лицо встало перед ее глазами.
– У меня был брат-близнец... Пит...
Ей было трудно даже просто произнести его имя, в ее горле стоял комок.
– Не волнуйся... – мягко сказал он, она слабо улыбнулась, не вполне уверенная в том, что он сможет увидеть эту улыбку.
– Мы были очень близки...
– Были?
– Он погиб немногим более двух лет назад...
Она стихла, ожидая, что он скажет какие-то пустые слова сожаления, а когда он промолчал, продолжала:
– Мы всегда были вместе. Когда мы были маленькими, мы даже изобрели свой собственный язык, который не понимал никто, кроме нас. У нас не было отца, и мама воспитывала нас одна, но когда нам было по семнадцать лет, мама умерла и нам пришлось пробиваться одним.
Она вспомнила, как изменилась их жизнь со смертью мамы. Именно тогда стало ясно, какие они разные. Ребекка была более ответственной и несла на себе груз домашних забот, а также умудрялась сочетать учебу в университете с работой.
Пит был более легкомысленным, и если у него что-нибудь случалось, он всегда спешил к Ребекке за поддержкой. Постепенно все окружающие стали воспринимать их как старшую сестру и младшего брата. Она всегда следила за тем, есть ли что поесть в доме, выстирано ли белье, написал ли Пит курсовую работу, не забыл ли он о важной встрече. Даже когда Пит бросил университет и устроился работать, она продолжала опекать его. Да. Она воспринимала Пита как младшего брата. Очень любимого брата.