– Не хотите ли, братцы, могу поделиться?
Если бы в эту минуту там, внизу, перевернулось бы вверх дном несколько барок, впечатление, наверное, не было бы сильнее. Все бродяжки, мужчины и женщины, вскочили с травы и мигом меня окружили.
– Э…э… да у него «поповка»[11], – закричал старик, – ты это из каких же, милый человек, что «поповку» пьешь?
– Это у него бутылка только «поповская», – заметил другой, – смотри, не вода ли там?
– Ну, соси[12] сам сначала и передай нам, – скомандовал один из них.
Раньше я не мог рассмотреть его физиономии, а теперь он стоял к лицу передо мной. Я взглянул и…бутылка вывалилась у меня из рук. Этот бродяжка, этот несчастный оборванец – старый литератор, автор нескольких прекрасных идейных романов и недавно ещё газетный сотрудник. Я уставил на него глаза и не слышал хохота кругом.
– Ты ли это? – назвал я его по фамилии.
– Да, я, а ты откуда меня знаешь?
Через полчаса мы сидели с Иван Ивановичем (псевдоним) в одной из «рестораций» в деревянном домике с цветными ставнями, как в провинции. «Ресторация» состояла из буфетной комнаты и двух небольших каморок со столами без скатертей и табуретами; в одной из каморок полулежали на столе и спали двое бродяжек. Мы сели в смежной каморке и Иван Иванович заказал «двоим чаю на шесть копеек». Впрочем, в чашки мы налили вместо чая моей водочки и, «пропустив», закусили колбаской. Вид моего собеседника сразу принял радужное выражение, глаза сделались масляными, губы сложились как-то умильно, голова склонилась немного на сторону и он тихо начал:
– Да, вот где нам довелось встретиться! Ну, я-то пьяница запоем, забулдыга, одинокий, а ты, ты-то как дошел до этого вида? Ведь у тебя семья была!
Я рассмеялся и успокоил его на свой счет.
– Нехорошо! Зачем издеваться над нашим несчастьем?
– Да кто же тебе говорит, что я издеваюсь? Вовсе нет! Напротив! Я хочу испытать на себе ваше положение и рассказать в печати свои впечатления, чтобы установить правильный взгляд на вас, бродяжек. Публика считает вас мазуриками, мошенниками, тогда как вы в большинстве случаев глубоко несчастные люди и только! Ты вот сам пишешь, а рассказать свое положение не можешь, потому что сжился с ним, не замечаешь его; все равно, как мы, петербуржцы, живя здесь, не замечаем красот города, а приедет провинциал и сейчас все осмотрит, восторгается. Если же я пошел бы в своем костюме, я ничего не увидел бы и не услышал… Вот чем объясняется мой маскарад! Неужели ты думаешь, что мне очень приятно переживать эти дни?
– Ну, Бог тебе судья! А я вот шестой год наслаждаюсь прелестями Обводного канала и ночлежным домом Кобызева[13]…
– Ты, я думаю, можешь быть моим проводником по трущобам?
– О, нет! За шесть лет я не был нигде, кроме здешних трущоб. Даже в Вяземской лавре[14] не был, а про острова и заставы даже не слышал ничего…
– Постой, что же ты, однако, делаешь, чем питаешься?
– Как тебе сказать…Птица небесная…В прошлом году напечатал рассказ в … Получил 120 рублей и в неделю их спустил, долги заплатил; весной тут на барке работал, дрова катал, но большей частью ничего не делаю и живу надеждой…
– На что?
– Напиться. Другой цели у меня нет. Сегодня я напьюсь?
– Пей, что ж, я могу поделиться…
Пока мы говорили, Иван Иванович успел четыре раза подлить себе в чашку и бутылка почти осушилась…Он проделывал это так искусно, что я ни разу не заметил его маневра…
– У меня, брат, чистота в карманах, да и бутылочка того…
Я достал рублевую бумажку, и Иван Иванович шмыгнул как на крыльях из «ресторации»…Через минуту он вернулся ликующий…
– Я полштофа[15] взял, прости, ведь и ты выпьешь?
– Так рассказывай же ещё про себя.
– А ты написать не вздумай. Ещё чего доброго кому-нибудь до меня дело окажется, помогать вздумают; ради всего прошу – ни слова!
– Фамилии твоей я не напечатаю, а про встречу расскажу.
– Ну, это можешь. Пиши – Иван Иванович.
– Это твой псевдоним.
– Э…плевать. Мне теперь на всё плевать.
– Что же, тебе, пожалуй, можно позавидовать! Ты, как Диоген, не имеешь никаких привязанностей к жизни.
– И хорошо! А вы все зависите от других, от среды света, окружающих. Это тоже кабала! Ты ведь помнишь, отчего я первый раз запил? Умерла моя невеста. Мне тогда было 24 года. Вот когда я узнал, что значит страшная привязанность! Можно сказать, что с тех пор я не отрезвлялся, разве только по необходимости, когда не на что выпить. Но с годами это состояние прошло, и осталась одна страсть к водке.
11
Водка фирмы «Вдова М.А.Попова». За отменное качество эту водку ещё называли «Вдовьей слезой».
13
Купец М.Н. Кобызев владел четырьмя участками за №№ 153–159 на Лиговской улице (сразу за Ново-Каменным мостом через Обводный канал). На участке № 157 (на углу с Воронежской улицей) в 1881 году по проекту архитектора П.Ю.Сюзора был построен каменный 4-х этажный дом, в первом этаже которого размещались бани и два трактира, а на втором находился ночлежный приют, в простонародье именовавшийся «кобозевской/кобызевской лаврой». Здание сохранилось, ныне в нём общежитие Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета. Приют состоял из двух отделений: мужского на 163 человека (площадь 125,6 м2, высота потолка 3,8 метра) и женской на 58 человек(площадь 69,7 м2, высота потолков 3,8 метра). В каждом помещении по пять окон, пол асфальтовый. Отопление паровое, но использовалось редко, так как приют был расположен прямо над парильными отделениями бани, и даже зимой было так душно и жарко, что приходилось отворять окна. Нары были двухярусными. В этом же здании Кобызев содержал два трактира.
14
Комплекс зданий между Сенной площадью, Фонтанкой, Забалканским (ныне Московским) проспектом и улицей Горсткина (ныне Ефимова), где обитало огромное количество бродяжек. Подробнее см. НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ СВЕШНИКОВ «Петербургские Вяземские трущобы и их обитатели»