Рафаэль
Я знал, что мое счастье не может длиться вечно. Последнюю неделю после возвращения на озеро Вистерия мы с Элли провели как в тумане, и было лишь вопросом времени, когда реальность настигнет меня.
Хотелось бы только, чтобы и мой сын не пострадал.
— Нико, — зову я его.
Он захлопывает дверь своей спальни и щелкает замком.
— Я не хочу уходить!
Я все равно дергаю за ручку двери.
— Но ты так старался ради этого.
Они с Элли два месяца подряд репетировали его песню для Клубничного фестиваля, и слышать, что он больше не хочет выступать из-за нее…
Это заставляет меня впасть в ярость.
Я знал, что Хиллари может сорваться, но не хотел говорить Нико об этом на случай, если она сдержит свое обещание. Он так надеялся на это, что отнимать у него эту надежду казалось несправедливым.
И посмотри, к чему это привело.
Я прислонился лбом к двери.
— Все, кто тебя любит, будут там.
— Мне все равно! Я бросаю!
— Что бросаешь?
— Музыку! Какой в ней смысл? — рыдания Нико слышны через дверь. У меня болит в груди от этого звука, и я жалею, что не могу избавить его от боли. Хотелось бы сделать хоть что-нибудь, кроме как стоять рядом, не в силах защитить его от единственного человека, которому всегда удается причинять ему боль.
Я не знаю, что, черт возьми, делать. Я тоже ее ненавижу, но она его мать. У нее есть законное право общаться с сыном и видеться с ним, даже если это происходит редко, и я ничего не могу с этим поделать.
Я достаю телефон и отправляю Элли сообщение «СОС», а затем снова дергаю за ручку двери Нико.
— Ты позволишь мне войти? Пожалуйста?
Он игнорирует меня и пытается заглушить свои крики, как я полагаю, подушкой.
— Я здесь, если буду нужен тебе, — я сползаю на пол и прислоняюсь спиной к двери.
Беспомощность, которую я испытываю по отношению к сыну, слишком сильно напоминает мне мое детство, и это вызывает во мне тьму, которую я никак не могу уничтожить.
Не знаю, сколько времени я просидел так, периодически проверяя Нико, но я потерял всякое представление о времени, пока дверь в дом не захлопнулась. Звук шагов Элли отражается от высокого потолка, прежде чем она поворачивает за угол и появляется, как ангел, одетый в черное.
— Привет, — она сползает на пол и обнимает меня.
— Он не хочет открывать дверь. Говорит, что навсегда завязывает с музыкой.
— Хочешь, я попробую что-нибудь сделать?
— Ты можешь, но не думаю, что это увенчается успехом. Он в шоке.
К черту мою бывшую жену. Первым делом в понедельник я свяжусь со своим адвокатом и найду лучшее решение нашей проблемы. Если она не хочет присутствовать в жизни Нико, хорошо, но я не позволю ей вести себя с ним так же, как она вела себя со мной.
Мне все равно, сколько это будет стоить в долгосрочной перспективе и почувствует ли она, что наконец-то победила. Цена моей гордости – ничто по сравнению с ценой разбитого сердца Нико.
Кулак Элли стучит в дверь.
— Нико.
Наступает тишина.
— Ты позволишь мне войти? — спрашивает она.
Тишина становится удушающей.
— Если ты не хочешь идти сегодня, ничего страшного. Я не буду на тебя обижаться.
Его шмыганье слышно через дверь.
— Не обидишься?
— Конечно, нет. Я слышала эту песню тысячу раз. Более того, может быть, я сама поднимусь туда и сыграю ее лучше тебя.
— Ну, конечно, — ворчит он.
Элли вздыхает.
— Хм. Хочешь поспорить?
Он хмыкает.
— Я знаю, что ты делаешь.
— И это работает?
— Нет, — хотя, похоже, он звучит неуверенно.
— Открой, пожалуйста, дверь. Мы с папой волнуемся за тебя.
Мягкое шарканье, а затем металлический щелчок задвигающегося замка заполняют тишину, прежде чем дверь открывается.
Я дергаюсь, но успеваю поймать равновесие, прежде чем падаю на пол. Элли вскакивает и заключает Нико в объятия.
— Мне жаль, что твоей мамы сегодня не будет.
Он прижимается к ней и плачет.
— Я очень хотел, чтобы она на меня посмотрела.
Она успокаивающе поглаживает его по спине.
— Я знаю.
— Я подумал, что если сделаю ее счастливой, она захочет чаще приезжать.
Мы с Элли обмениваемся взглядами. Ее остекленевшие глаза добавляют напряжения к тому, что уже нарастает в моей груди.
Заявление Нико так напоминает мне то, что я сказал бы в детстве, и мне не по себе от осознания того, что этого никогда не произойдет. Он не может сделать несчастного человека счастливым. Только они сами могут это сделать, а его мама чертовски хочет, чтобы все остальные чувствовали себя такими же несчастными.
Я все исправлю, даже если для этого придется лететь в Орегон и самому поговорить с матерью Нико. С ее играми разума покончено, потому что ставки теперь другие. Теперь мне нужно заботиться о двух людях, и ни один из них не заслуживает ее дерьма.
Это я втянул нас в эту историю, а значит, я единственный человек, который может нас из нее вытащить.
— Можно я расскажу тебе одну историю? — спрашивает Элли, охлаждая мои гневные мысли.
Нико кивает, и она несет его на кровать. Он устраивается у нее на коленях, а я сажусь рядом с ними обоими.
Элли зачесывает волосы Нико назад.
— Когда-то я была такой же, как ты.
Его глаза расширяются.
— Была?
Она кивает.
— Мой отец никогда не ходил на мои шоу или сезонные концерты и не слушал, как я репетирую. Он говорил, что музыка делает меня мягкой и заставляет витать в облаках.
Мне хочется обнять ее и прижать к себе навсегда, но я сжимаю кулаки и не поддаюсь порыву.
Мой сын ахает.
— Не может быть.
Элли хмурится.
— Да. Я почти совсем бросила музыку, потому что мне было очень грустно.
— Но ты же такая потрясающая.
Она улыбается.
— Спасибо.
Он вдыхает.
— Подожди! Если бы ты бросила, то не стала бы моим репетитором!
— Именно.
— И моей няней?
— Да.
Его рот открывается.
— И тогда ты бы не встретила Коула Гриффина.