Все эти прошлые инциденты уходят на второй план, пока она утешает меня, и мое тело, которое поначалу было слишком напряженным, постепенно расслабляется с каждым движением ее ладони по моей широкой спине.
Ты придешь в себя через секунду, обещаю я себе, отталкиваясь от ее прикосновений.
— У меня был опыт общения с плохими отцами, и ты не из их числа, сколько бы ты ни убеждал себя в обратном, — ее слова проникают сквозь мои стены и восстанавливают разрушенную часть меня.
Я молчу целую минуту, хотя хотел бы делать это дольше, как только говорю:
— Иногда я чувствую себя беспомощным.
— Я не могу даже представить, каково это – быть на твоем месте, — она сжимает мое плечо. С ее стороны это сугубо платоническое чувство, но у меня в груди замирает сердце.
Я поворачиваюсь к ней лицом и тут же жалею об этом, поскольку ее глаза накладывают на меня какие-то чары. Слабое освещение подчеркивает темные оттенки зеленого и карего в ее глазах, и я не могу оторваться от них.
Я никогда раньше не видел таких глаз, как у нее, и, возможно, это к лучшему, потому что от одного лишь украденного взгляда у меня мурашки по коже.
Я хочу свалить вину на алкоголь в моем организме, но это оправдание кажется дешевым. Проблема во мне, а не в нескольких бутылках пива или паре глотков бурбона.
Прежде чем я успеваю отреагировать, громкий стук с другой стороны дома отвлекает наше внимание. Она вдыхает, и мой желудок подпрыгивает, когда тишину пронзает резкий крик.
— ¡Papi! (Папа!).
— Николас! — в панике я ударяюсь о кофейный столик и спотыкаюсь. — Я иду!
С сердцем в пятках и Элли позади меня я бросаюсь бежать. Комната Нико кажется слишком далекой, когда я мчусь на звук его криков.
Я распахиваю дверь в его спальню, не обращая внимания на то, что ручка навсегда впечаталась в гипсокартон, и бросаюсь внутрь. Мои трясущиеся ноги грозят подкоситься при виде Нико, свернувшегося в клубок на полу. Кровь засохла на его рассеченном подбородке и пропитала пижаму с изображением динозавра, а слезы заливают пухлые щечки.
Судя по окровавленной подножке и ковру, лежащему под странным углом, я предполагаю, что Нико, должно быть, споткнулся и врезался подбородком в деревянную стойку, прежде чем упасть на пол.
— О боже! — голос Элли выводит меня из ступора.
Я падаю на колени перед Нико. Я не успеваю предупредить его, чтобы он оставался на месте, как он с криком бросается в мои объятия. Все мое сердце разрывается от этого звука, и мне приходится оттаскивать его от себя, чтобы получше рассмотреть рану.
— Больше нигде не болит?
— Нет, — голос Нико хриплый от слез.
Элли опускается на пол рядом с ним и надевает ему на голову очки. Трясущимися руками я проверяю, нет ли у него других повреждений, и все это время он плачет от боли. Каждая слезинка на его лице ощущается как пуля, выпущенная мне в грудь.
На секунду меня ошеломляет кровь, сочащаяся из его раны, и мой желудок переворачивается.
Это что, кость…
Элли впивается ногтями в мою руку, вырывая меня из круговорота мыслей.
— Мы должны отвезти его в больницу.
Нико плачет в возражении.
Я задыхаюсь из-за кома в горле.
— Я… Он…
— Сначала нам нужно найти что-нибудь, что поможет остановить кровотечение. Я пойду поищу, а ты побудь с ним, хорошо?
Нико переползает обратно ко мне на колени и обхватывает мою шею руками, отвечая на ее вопрос за меня. Элли ищет все необходимое в ванной, а я поправляю Нико в своих объятиях, чтобы можно было нести его, не задевая при этом рану на подбородке.
Нико смотрит на меня заплаканными глазами.
— Мне очень жаль. Очень, очень жаль.
— Тебе не за что извиняться, — хотя выражение его лица и его постоянная настойчивость в извинениях заставляют меня сомневаться в том, что это правда.
Глава 6
Элли
Чувство вины мешает мне посмотреть Рафаэлю в лицо. С тех пор как мы вошли в больницу, мне стало не по себе, и это не связано ни с окровавленным подбородком Нико, ни с видом доктора, сшивающего его разорванную кожу.
К счастью, Нико выглядит лучше, чем когда мы нашли его истекающим кровью на полу спальни, но в его глазах нет того особенного блеска, несмотря на то что доктор изо всех сил старается отвлечь его забавными историями о своих собственных детях.
— Все готово, — доктор выкидывает использованные принадлежности в корзину для медицинских отходов и говорит, что скоро вернется.
Нико играет в игры на телефоне Рафаэля, а мы, взрослые, сидим в неловком молчании и ждем доктора.
По мере того как растет мое беспокойство, на груди появляется заметная крапивница. Никакие почесывания не облегчают зуд, и я издаю разочарованный стон.
— Все в порядке? — взгляд Рафаэля падает на мою черную толстовку.
Широко раскрытые глаза Нико переходят на мои, и я засовываю руки в передний карман.
— Я в порядке.
— Если тебе нужно выйти…
— Я сказала, что в порядке.
Рафаэль поджимает губы, воздерживаясь от дальнейших вопросов.
Через несколько минут тот же врач снова входит в палату и задает несколько дополнительных вопросов о травме и боли Нико. С каждым ответом Нико у меня в животе все туже завязывается узел, и я готова свернуться калачиком от дискомфорта. Рафаэль постоянно поглядывает на меня краем глаза, что только усиливает боль в животе.
Доктор дает Нико указание проследить за движением ее миниатюрного фонарика, а затем спрашивает:
— Как твое зрение?
Нико вздрагивает. Рафаэль украдкой бросает на меня взгляд, но я смотрю прямо перед собой, не обращая внимания на зуд на коже.
— Когда была твоя последняя проверка?
— В январе, — отвечает за него Рафаэль.
— Вы заметили какие-нибудь изменения с тех пор? — доктор просматривает медицинскую карту.