— Привет, мам, — я вырываюсь из объятий Берта и вытираю слезы с лица.
Берт мягко подталкивает меня в сторону мамы.
— Присмотри за ней, пока я буду искать свой топор.
— Он в гараже. На нижней левой полке рядом с банками с краской.
— Мам.
— Что случилось? — она обнимает мою голову ладонями и целует в лоб.
— Я расскажу тебе, но сначала ты должна убедить Берта не убивать Рафаэля.
Он стоит так высоко, как только позволяет его рост в сто семьдесят сантиметров.
— Я не собирался его убивать.
— Или угрожать телесными повреждениями, — добавляю я. — Что будет делать моя мама, если тебя посадят в тюрьму?
Мама сжимает мои щеки.
— Он подождет, пока я найду способ оказаться там вместе с ним.
— Вы двое безнадежны, — простонала я, бросаясь на диван.
— К счастью, — Берт притягивает маму к себе и целует ее в макушку. Она прижимается к нему с самой глупой улыбкой на лице.
Когда я была ребенком, я считала отвратительным, что моя мама запала на моего учителя музыки, который давал мне бесплатные уроки, потому что она ему тоже нравилась, но теперь я не могу насытиться их любовью. Приятно осознавать, что моя мама рядом с человеком, который заботится о ней так же, как и я, особенно после того, как ее брак с моим биологическим отцом потерпел неудачу.
Мы не часто говорим о нем, в основном потому, что мы оба приложили усилия, чтобы избавиться от его психологического насилия, но это не значит, что я никогда не думаю о нем, особенно когда так легко увидеть, насколько Берт добрее и терпеливее.
Мама и Берт суетятся вокруг меня, помогая разгрузить машину и перенести вещи в мою детскую спальню. Я беру на себя инициативу по распаковке вещей. Когда все разложено по местам, я ложусь на розовое плед с оборками и смотрю на звезды, приклеенные к потолку.
Забавно, что год назад я делила маленькую квартирку в Лос-Анджелесе с Авой и Уиллоу, днями писала песни, а ночами работала официанткой, чтобы оплатить счета в ожидании своего большого успеха. Теперь я снова в своей детской спальне, как будто и не покидала ее.
Все выглядит так же, как и раньше: стены увешаны концертными плакатами и сказочными лампочками, которые Берт повесил, когда я училась в средней школе. Даже моя тумбочка и стопки дневников в нижнем ящике остались нетронутыми.
Мама осматривает мой недавно организованный шкаф, полный толстовок, леггинсов и футболок.
— Обязательно носить так много черного?
— Там есть и белая одежда.
— И синяя, — Берт подмигивает мне.
Мама хмурится.
— Ты одеваешься так, будто у тебя траур.
— Идеально, поскольку в обозримом будущем я буду скорбеть о своем трудовом статусе.
Берт улыбается, а вместе с тем и напрягается, когда спрашивает:
— Что скажешь, если мы вместе сыграем, пока твоя мама занимается своими делами?
— Я не знаю…
— Да ладно. Я даже купил для тебя новую гитару, чтобы ты ее опробовала.
Мои губы поджимаются.
— Я уже сказал, что нашел ее во время шопинга в «Чужом Сокровище»? Оказывается, она подписана Коулом Гриффином и Фиби Монтгомери.
— Ты шутишь.
— Нет. Владелец магазина подтвердил, что она настоящая.
Я спрыгиваю с кровати.
— Боже мой! Ты должен мне ее показать!
Я понятия не имею, как гитара, подписанная Коулом Гриффином, легендарным лириком и фолк-музыкантом, и его соавтором, оказалась в нашем городском магазине подержанных вещей, но я должна это увидеть.
Берт смеется себе под нос, пока я следую за ним из моей спальни в его импровизированную музыкальную комнату, которая служит домашним офисом моей мамы. Это место навевает множество приятных воспоминаний о том, как мы часами проводили время вместе, пока он учил меня играть на тех же инструментах, на которых я учу играть Нико.
Учила играть.
Мое горло сжимается вместе с сердцем.
Глубокий вдох, Элли.
— О чем ты думаешь? У тебя такой вид, будто ты съела лимон, — спрашивает Берт.
— Ни о чем, — я смотрю на акустическую гитару с подписями Коула и Фиби, прежде чем вспомнить. — О нет.
— Что?
— Я забыла гитару в доме Лопесов.
Лицо Берта бледнеет.
— Хочешь, я схожу за ней?
— Нет, — поспешно говорю я.
— Я не против небольшой поездки. Было бы неплохо посмотреть, как живет другая половина города.
— Они не другая половина. Они – одна десятитысячная процента.
— Зачем использовать математику, если можно просто сказать «грязные богачи»?
Я со смехом качаю головой.
— Я ценю твое желание помочь, но нет. Я и так достаточно навязываюсь.
— Навязываешься? Кому? Позволь мне переговорить с ними, — он, как полный болван, обыскивает пустую комнату в поисках пропавшего человека.
Кто-то должен защитить этого мужчину любой ценой, потому что он – национальное достояние.
— Я не хочу быть обузой.
Он бросает на меня полный раздражения взгляд, протягивая гитару, чтобы я взяла ее.
— Нет, ты не обуза. Но если ты настаиваешь на помощи, то тебе стоит поскорее найти новую работу. Наш счет за воду удвоится в следующем месяце благодаря твоей любви принимать душ.
Я натягиваю аккорды средним пальцем, вызывая у него глубокий смех.
— Вы нанимаете сотрудников в музыкальный магазин? — спрашиваю я.
— Для тебя – всегда, хотя должен предупредить… некоторые из новых детей, которые приходят на уроки музыки, очень грубые. Во всем виноваты эти приезжие миллионеры, которые клянутся, что их дети – следующие Шопен и Бетховен.
Я корчу гримасу.
— Надеюсь, я справлюсь.
— Я знаю, что справишься. Ты же Синклер, в конце концов.
В моей груди теплеет. Мой отчим – самый искренний, добросердечный человек, которого я когда-либо встречала, и мне повезет, если я найду партнера, который будет хотя бы наполовину таким, как он. Пусть я никогда не называла его папой, но он мой отец во всех смыслах, поэтому я и взяла его фамилию.
Берт начинает напевать начало нашей любимой песни, и мы играем вместе, пока я не забываю о своей жизни и обо всех проблемах, которые ждут меня позже, например о возвращении моей любимой гитары.