Моя перемена в сердце никак не связана с его сменой гардероба после развода и эстетикой дровосека, которой он придерживается последние два года, а скорее с грубым характером, который к этому прилагается. Я могу смириться с неимоверным количеством фланелевых рубашек и мытьем его пыльных ковбойских сапог, но мне претит его постоянная угрюмость и настойчивое стремление заставить меня чувствовать себя чужой, несмотря на то что я работаю на него уже почти год.
Он встает по другую сторону кухонного островка, отбрасывая тень на мраморную столешницу.
— Что случилось?
Я отшатываюсь.
— Почему ты спрашиваешь?
Он почесывает густую короткую бороду, которая покрывает половину его лица и шею.
— Разве это имеет значение?
Отчасти да, ведь раньше он никогда не беспокоил меня своими вопросами. Поэтому, чтобы не показать свою уязвимость, я стараюсь сохранять равнодушие.
— Все нормально, — я закрываю ноутбук с удивительным самообладанием.
— Если собираешься врать мне в лицо, то хотя бы смотри мне в глаза, когда делаешь это.
— Я не вру, — я отвожу взгляд от его глаз.
— Хорошая попытка. Теперь попробуй снова, не разрывая зрительного контакта. Тогда сможешь меня убедить.
Перед глазами мелькает образ того, как я обхватываю руками его горло. Я не склонна к насилию, но что-то в Рафаэле всегда пробуждает во мне все самое худшее.
Его глаза сужаются.
— Ты снова представляешь мое убийство?
— В детальных подробностях.
— Яд?
— Удушье.
В его глазах появился редкий блеск.
— С чего вдруг такие внезапные перемены?
— Нико предложил.
— Мой сын теперь дает советы по убийству?
— Ты серьезно удивлен? Его любимый комикс – про злодея.
Его рот искривляется на долю сантиметра. Этот маленький, обыденный жест развеивает мое плохое настроение из-за Авы и заменяет горечь энтузиазмом.
— Ты улыбнулся!
— Нет, — его губы сжимаются в тонкую линию, но уже слишком поздно.
— Я точно знаю, что видела, — я сдерживаю ухмылку, подходя к магнитной доске, прикрепленной к холодильнику, и ставлю отметку под висящей на ней фотокопией страницы его выпускного альбома из старшей школы.
Я была всего лишь в средней школе, когда он перешел в старшие классы, но все знали, кто такой Рафаэль Лопес. Все ученики школы Вистерия были помешаны на нем, включая меня, хотя я отрицала бы это до последнего вздоха. Честно говоря, не быть помешанным на нем было невозможно, учитывая его разрушительную внешность, неземную фигуру и обаятельную, но занудную личность.
За то время, что мы с Нико ведем счет улыбок Рафаэля, я еще не видела ни одной, похожей на ту, что была в его школьные годы. Эта фотография – доказательство того, что даже самые яркие звезды могут померкнуть, став лишь малой толикой того, чем они когда-то были.
Трудно поверить, что человек, выигравший награду «Лучшая улыбка», сделал это всего двенадцать, а теперь уже тринадцать раз за последние три месяца, с тех пор как я в шутку придумала этот счетчик, чтобы снизить напряжение в доме.
Нико сохраняет с отцом дистанцию, а Рафаэль из кожи вон лезет, чтобы избежать неловких ситуаций с сыном, и им обоим не помешало бы немного юмора в их жизни.
Да поможет им Бог, если ты думаешь, что хорошо умеешь шутить.
Я – тот самый друг, к которому люди приходят, когда им нужно выпить или поплакать, а не тот, к кому они обращаются, чтобы посмеяться, но я делаю все, что в моих силах.
— Однажды я разорву эту фотографию на сотню кусочков, — говорит Рафаэль мне в спину.
— Попробуй, и тогда вместо нее я повешу какую-нибудь твою детскую фотографию, — я закрываю маркер и возвращаю его на место над доской.
Его глаза сужаются.
— Что ты имеешь в виду?
— Оказывается, у твоей тети есть целая коллекция фотоальбомов, посвященных тебе.
Он дважды моргнул.
— Она тебе их показывала?
— Да. Прямо перед тем, как мы посмотрели старые домашние видеозаписи, — мой взгляд скользит по нему. — Для такого угрюмого и асоциального человека ты, конечно, слишком любил быть в центре внимания, когда был моложе. Но кто бы мог подумать, что у тебя был еще и караоке-автомат?
Его загорелые щеки медленно розовеют.
— Это был автомат Лили, а не мой.
— Неужели? Позволь не согласиться, учитывая как часто ты держал этот микрофон.
— Она и Далия заставили меня.
После обвинения обеих подруг его семьи я только сильнее хочу смутить его, хотя и знаю, что он говорит правду о том, что автомат принадлежал сестрам Муньос.
— Никто не просил тебя так усердно петь песни Spice Girls. Это я могу гарантировать.
Его румянец быстро распространяется на все лицо.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
Я достаю свой телефон.
— У меня где-то здесь было видео, которое поможет освежить твою память. Дай мне секунду…
— Ты записала его?
— Конечно. Когда у нас с Нико плохой день, ты, одетый в спортивный костюм Spice Girls, всегда поднимаешь нам настроение.
— Я был спортсменом.
— Который знал все слова песни «Wannabe».
Он вздыхает так, будто я – самое большое неудобство в его мире.
— Напомни мне, почему я тебя терплю?
— Потому что ты любишь своего сына больше, чем меня.
На его лбу появляется длинная складка.
— Ты не настолько мне противна.
— Но нравлюсь ли я тебе?
Он проводит ладонью по короткой бороде.
— Я еще пока не решил.
— Могу я как-нибудь ускорить этот длительный процесс принятия решения?
— Уволиться?
Я хихикаю про себя, и его взгляд падает на мои губы.
— Что? — я вытираю уголок рта.
Он качает головой.
— Ничего.
Я достаю мобильный телефон и на всякий случай дважды проверяю, не застряло ли у меня что-то в зубах.
— Элли!
Телефон выскальзывает у меня из рук, когда Нико выкрикивает мое имя с противоположной стороны дома. Мобильник падает на пол, и я с шипением ругаюсь, наклоняясь, чтобы поднять его. Светлые волосы спадают вперед и свисают вокруг моего лица, закрывая обзор на все, кроме светящегося экрана телефона.