— Я же сказал тебе, что все это было ошибкой.
Я напрягла позвоночник.
— Ну, твоя ошибка стала для меня тревожным звоночком.
— И что это значит?
Я набираюсь храбрости и делаю глубокий вдох.
— У нас ничего не получалось. Ты недостаточно ценил меня и мое время, а я слишком ценила твою семью. Со временем все становилось только хуже, так что, уволив меня, ты только ускорил этот процесс.
Пронзительный свист и чей-то выкрик моего имени вдалеке спасают меня, и я ухожу, прежде чем Рафаэль успевает ответить.
После трех ужасных подач Уиллоу кричит:
— О, слава богу, ты здесь! — она машет рукой игроку, которого я подменяла, а затем указывает в мою сторону. — Элли, ты свободна.
Клянусь, я слышу, как один из братьев Уиллоу радостно кричит, но не принимаю это близко к сердцу. Дальняя часть поля кажется космическим пространством с тем расстоянием, которое мне предстоит пройти.
— Все в порядке, — я вытираю пот со лба и поднимаю большой палец вверх, а затем направляюсь к маме на трибуны. Сегодня неоправданно жарко, благодаря надвигающейся на этой неделе тепловой волне, а отсутствие тени только ухудшает ситуацию.
В какой-то момент после четвертой подачи Лоренцо снимает футболку и заслуживает бурные аплодисменты со стороны других женщин, наблюдающих за игрой. Берт в шутку тоже пытается снять свою, что вызывает у меня стон, а у мамы – свист.
На трибунах, окружающих поле для софтбола, собралось много людей из города. Я надеялась увидеть Нико в толпе, но, обнаружив, что его нет, только разочаровалась. Боль в груди, которая не покидает меня с той ночи, когда с ним случился несчастный случай, усиливается и всегда дает о себе знать, когда я думаю о нем.
Нико был моей тенью на протяжении многих месяцев, поэтому, когда его больше нет рядом, я чувствую себя так, словно лишилась жизненно важного органа. Я скучаю по утрам, когда умоляла его встать с постели, и по послеобеденным прогулкам в амбаре с животными почти так же сильно, как по нашим совместным урокам музыки.
В том, что я все это потеряла, виновата только я сама.
— Ты молодец, — мама обхватывает меня за плечи и прижимает к себе, вытаскивая из мрачного душевного пространства.
— Я почти ничего не делала.
— Я видела, как ты бежала за мячом.
Мои щеки горят.
— Я убегала от него.
— Хм. Трудно сказать с такого расстояния, так что вряд ли кто-то заметил.
Я с досадой сдуваю с глаз выбившуюся прядь волос.
Некоторые женщины затаили дыхание, когда Рафаэль прошел мимо наших трибун и направился к домашней базе. Он вытирает лицо подолом рубашки, давая всем возможность рассмотреть, что находится под ней. Его пресс, которого я никогда раньше не видела, дает мне еще восемь причин держаться от него подальше.
То, чего Рафаэлю в последнее время не хватает в характере, он с лихвой компенсирует физически. По его подобию можно было бы делать мраморные статуи, потому что его тело вылеплено до совершенства.
Словно почувствовав мой взгляд, он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются. В его глазах что-то вспыхивает, и я быстро отвожу взгляд, мои щеки пылают от того, что я попалась на его удочку.
— Думаешь, он захочет быть с женщиной постарше? — Сюзетт, хозяйка местного свечного магазина, шепчет своей подруге Герти, которая всегда доставляла почту ему домой.
— Ты и дня не протянешь с мужчиной, у которого такой характер, как у него, — Герти насмехается. — Он не разговаривает. И точка.
— А кто говорил о разговорах?
Герти фыркает, а я закатываю глаза.
Мама наклоняется и шепчет:
— Теперь я понимаю, почему ты была влюблена в него все эти годы.
— Мам, — я шикаю на нее.
— Что? У тебя был хороший вкус, даже тогда.
— Я не была влюблена в него, — я в панике оглядываюсь по сторонам.
— Мы что, будет притворяться, что ты не исписала всю тетрадь по математике надписями «Элли Лопес»? Или что ты не называла его «Король Бала»?
Я провожу рукой по горлу в безмолвной просьбе заткнуться, но уже слишком поздно. Словно акулы, почуявшие кровь в воде, Герти и Сюзетт поворачиваются и смотрят на нас.
— Элли. Я так рада тебя видеть, — Герти похлопывает меня по бедру.
Я всегда ношу леггинсы и брюки, но все равно беспокоюсь о том, смогут ли люди заметить мои шрамы через ткань.
Мама заверила меня, что их не видно, но я все равно время от времени паникую, особенно когда кто-то прикасается ко мне.
Я прочищаю горло.
— Привет, Герти.
— Я вчера проходила мимо их дома, чтобы передать посылку, но Рафаэль сказал, что ты там больше не живешь.
Мое лицо краснеет.
— Да.
— Все в порядке?
Мама наклоняется вперед.
— Она больше не работает на него.
— Что? Почему? — Катия, женщина, владеющая лучшим индийским рестораном в Мичигане, бросает на меня жалостливый взгляд.
— Нико сказал, что ее уволили, но я не хотел в это верить, — объявляет один из сотрудников школы, сидящий на нижней трибуне, заставляя всех ахать и переговариваться.
— Все в порядке, Элли. Не расстраивайся. Ты продержалась дольше, чем все остальные няни вместе взятые, — Сюзетт сжимает мою руку.
— Если тебе нужна новая работа, мы с женой хотели нанять няню, — добавляет Антонио, отец семерых детей.
Я натягиваю свою лучшую извиняющуюся улыбку.
— Извините. Моему отчиму нужна помощь в «Сломанном Аккорде».
Моя мама с энтузиазмом кивает.
— Наша Элли такая. Всегда готова помочь, когда нам нужна ее помощь в музыкальном магазине.
Чем больше я думаю о возвращении на работу репетитором, тем меньше мне этого хочется. Это похоже на еще одну неудачу в моей жизни, и все потому, что я сделала неправильный выбор.
А чем еще ты можешь заниматься?
Я никогда не училась в колледже, а сочинять песни сейчас не вариант, так что «Сломанный Аккорд» – мой единственный выход, хочу я там работать или нет.