Блять.
В ее глазах мелькает неуверенность.
— Я тебе нужна?
— Нико и мне, — поправляю я. — Если раньше я думал, что между нами были плохие отношения, то теперь, когда ты ушла, они стали хуже, чем когда-либо.
Она опускает свой щит напускной храбрости.
— Мне жаль.
— Мне тоже. За некоторые вещи.
— Правда?
— Да. Твои слова заставили меня задуматься о кое-чем.
— Какие слова?
— О том, что я не ценю тебя и твое время.
— Ох, — она больше ничего не говорит, и я принимаю это за знак продолжать.
— Это заставило меня понять, что ты никогда не жаловалась на свою работу. Даже когда я в последнюю минуту рушил все твои планы или вел себя как мудак, когда ты этого не заслуживала.
Она издает полунасмешливый, полувопросительный звук, и я бросаю на нее взгляд, но продолжаю.
— Даже если я злился, что ты скрыла от меня правду, и из-за несчастного случая с Нико, я должен был лучше отнестись к тебе после всего, что ты сделала для моей семьи. Ты помогла вернуть моего сына, и за это ты заслуживала гораздо большего, чем то, что я сделал… Ты заслуживала второго шанса.
Она быстро моргает, но ее глаза все еще затуманенные.
— Спасибо. Я не понимала, как сильно мне нужно было это услышать.
— Мне жаль, что я не сказал этого раньше.
Она отводит взгляд и вытирает уголок глаза.
— Без тебя все не так, как раньше, — серьезно говорю я.
Она снова поворачивается ко мне лицом.
— Он не такой, как раньше, — добавляю я.
В ответ она лишь протяжно выдыхает.
— Из-за этого я чувствую себя ужасно, — она сосредотачивается на невидимой точке позади меня. — Но…
В моей жизни было достаточно отговорок, чтобы распознать их первый признак.
— Я готов сделать все, чтобы вернуть тебя. Повысить тебе зарплату. Давать дополнительный выходной каждую неделю. Назови мне любое условие, и я его выполню.
— Моя зарплата или выходные никогда не были проблемой, и ты это знаешь.
— Тогда чего ты хочешь?
— Того, что было нарушено между нами.
— Что? — спрашиваю я.
— Доверия.
Мои плечи напрягаются.
— Мне нужно время.
Она выдыхает.
— Я говорю не только о тебе.
Я смотрю на нее в замешательстве.
Ее глаза опускаются в пол, как будто смотреть мне в лицо – слишком сложная задача для нее.
— Ты ясно дал понять, что сможешь избавиться от меня в любой момент, а я давным-давно пообещала себе, что больше не позволю кому-либо заставлять меня чувствовать себя так.
Я скрежещу зубами.
— Я не могу вернуться в прошлое и изменить свою реакцию.
— Я знаю, и как бы мне ни было неприятно это признавать, ты был прав, уволив меня. Если несчастный случай с Нико что-то и доказал, так это то, что я совершенно не гожусь на роль его няни, — ее голос дрожит.
— Это чушь собачья.
Она смотрит на меня удивленными глазами.
— До тебя у нас было семь нянь. Все они были очень квалифицированы для этой работы, но ни одна из них не вернула моего ребенка так, как это сделала ты.
Ее подбородок дрогнул.
— Я просто делала свою работу.
— Нет. Ты делала гораздо больше, — я делаю глубокий вдох. — Я не хочу видеть, как Нико снова превращается в тихого мальчика, который не смеется, не улыбается и не занимается музыкой. Боже, это уничтожит меня, если я снова увижу его таким. Поэтому я прошу – черт, я даже готов умолять, – если это убедит тебя вернуться.
Наступает неловкое молчание, и мое беспокойство возрастает. Ее жесткий взгляд, кажется, смягчается, и это дает мне некоторую надежду.
— Тебе не нужно меня умолять, — говорит она мягким голосом.
— Я в отчаянии, Элеонора, — мой голос напряжен.
Она слегка толкает меня, и я теряю равновесие, но не из-за ее силы, а из-за небольшого смешка, который она издает.
— В достаточном отчаянии, чтобы перестать называть меня полным именем? Потому что, хотя я и люблю его, оно напоминает мне о моей бабушке.
Я усмехаюсь, притворяясь, что тепло в моей груди – это результат моих нервов, а не реакция на ее прикосновение.
— Что угодно, только не это.
Сначала я делал это исключительно для того, чтобы досадить ей, но потом обнаружил, что мне нравится, как она вздрагивает каждый раз, когда я называю ее полным именем. Она всегда так мило закатывала глаза.
Мило?
Дерьмо. Не мило.
Смешно. Смешно закатывала глаза.
— Ладно, — пробормотала она. — Ну, эта небольшая беседа была замечательной и все такое…
— Хорошо. Я перестану называть тебя Элеонорой.
Она покачивается на пятках.
— Я должна отказать…
— Но ты этого не сделаешь, потому что ты нам нужна.
— Хорошо. Я соглашусь, но только если ты повторишь это еще раз, умоляя на коленях.
Из меня вырывается короткий, но глубокий смех, который удивляет нас обоих.
— О боже!
Я поднимаю ладонь вверх.
— Не…
— Ты смеялся! — ее улыбка прорезает ледяной внешний слой моего холодного сердца. Я несколько месяцев гадал, каково это – быть свидетелем безудержное счастье Элли, и это гораздо приятнее, чем я ожидал.
Но меньше всего нам нужно, чтобы я умилялся из-за одной-единственной улыбки, как бы сильно она мне ни нравилась. Поэтому я поднимаю глаза к потолку и молю о помощи.
— Кажется, я со школьных времен не слышала, чтобы ты смеялся, — она будто говорит сама с собой.
Эти слова удивляют меня.
— Следишь за мной с тех самых пор, да?
Ее щеки становятся розовыми.
— Нет.
Мое тело горит от этой мысли.
— Уверена в этом?
— Ты же понимаешь, что не все в старшей школе были одержимы тобой? — ее щеки из розовых превращаются в пунцовые.
— Ничего страшного, если ты была в меня влюблена, — по словам Далии и Лили, большая часть школы была в меня влюблена.
— Ты был не в моем вкусе.
— Я был во вкусе каждого, — поддразниваю я, наслаждаясь тем, как румянец разливается по ее шеи.
— Сначала ты посмеялся, а теперь еще и шутишь? Кто ты такой и что ты сделал с прошлым Рафаэлем?