У основания шеи покалывает, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, что взгляд Рафаэля сосредоточен на моей заднице.
О боже мой. Почему он на меня пялится?
Я переминаюсь с ноги на ногу, и его взгляд скользит по длине моих леггинсов, подтверждая истину. Если бы это был кто-то другой, я бы восприняла это как комплимент после того, как провела слишком много лет, придираясь к своей внешности и жалуясь на маленькую грудь, задницу и едва заметные изгибы, но Рафаэль – не кто-то другой.
По крайней мере, не для меня.
Я не ожидала увидеть, как он разглядывает меня, но совру, если скажу, что это меня ничуть не возбуждает.
Мой желудок сжимается, когда я выпрямляюсь. Внезапное движение вырывает его из временного оцепенения.
Прежде чем я успеваю пробормотать хоть слово, его взгляд в мгновение ока превращается из разгоряченного в скучающий. Если бы я не была так шокирована его интересом, то удивилась бы тому, как он изменил свои черты лица за миллисекунду.
За те месяцы, что я работала на Рафаэля, он не проявлял ни малейшего интереса ни ко мне, ни к какой-либо другой женщине в городе. Ходили слухи, что Рафаэль ни с кем не встречался с тех пор, как развелся со своей бывшей женой Хиллари более двух лет назад.
Проработав здесь восемь месяцев, я могу подтвердить, что, несмотря на то, что Рафаэль – один из самых привлекательных холостяков в городе, он совершенно не заинтересован в каких-либо связях, в том числе платонических.
Нико снова зовет меня, и его нетерпение становится моим спасением.
— Иду! — я бросаюсь к выходу из кухни.
— Элеонора? — глубокий голос Рафы заставляет меня обернуться.
Дрожь пробегает по позвоночнику, когда я поворачиваюсь лицом к ворчливому гиганту напротив меня.
— Почему ты продолжаешь называть меня так?
Я удивляюсь, как ему удается без труда пожимать плечами, учитывая, сколько, должно быть, весят его мышцы спины.
Я сдерживаю желание сказать что-нибудь такое, за что меня могут уволить.
— Все называют меня Элли.
— Я знаю, — говорит он после долгой паузы.
— И все же ты продолжаешь называть меня полным именем по какой-то раздражающей причине, — обычно я спокойна, но в Рафаэле есть что-то такое, что, кажется, провоцирует мои когти.
— У тебя с этим проблемы? — его равнодушный тон действует мне на нервы.
Я борюсь между тем, чтобы высказать свое мнение и проигнорировать его очевидную попытку задеть меня.
— Элли! — на этот раз Нико кричит громче, решая за меня.
— Уже иду! — я делаю несколько шагов в сторону коридора, но останавливаюсь на полпути. — Ты что-то хотел? — спрашиваю я Рафаэля тошнотворно-сладким голосом.
— Уже нет, — он подходит к холодильнику и распахивает дверцу, отчего бутылки на боковых полках начинают дребезжать. Я не принимаю его поведение близко к сердцу, поскольку за последние несколько минут он говорил со мной больше, чем за всю неделю.
Рафаэль всегда был угрюмым, но в последний месяц мне с трудом удается заставить его говорить больше, чем несколько слов за раз. Большинство разговоров заканчиваются так же, как и начались, – я задаюсь вопросом, зачем вообще пыталась наладить с ним контакт.
Такие люди, как Рафаэль, плохо уживаются с такими, как я. Я слишком много чувствую, а он почти ничего не чувствует. Противоположности не притягиваются, что бы ни говорили учителя на уроках естествознания в четвертом классе, развлекая детей магнитами.
Я выбегаю из кухни, пока Нико не начал искать меня. Мои шерстяные розовые носки, которые Нико подарил мне на Рождество, потому, что я ношу слишком много черного, заглушают звук моих шагов, когда я иду по длинному коридору к задней части дома.
Несмотря на то что у Рафаэля достаточно денег, чтобы в один прекрасный день сделать своих пра-пра-пра-правнуков миллиардерами, он купил за миллион долларов землю на окраине Лейк-Вистерии, вдали от озера и его видов. Сначала я думала, что он выбрал этот участок, потому что ему нужно было место для амбара и животных, которые там живут, но потом узнала истинную причину.
Рафаэль скрывается от всего мира.
Несмотря на отсутствие соседей, все в доме Лопесов кажется очаровательным: яркие краски, которые Нико выбрал сам, кинозал с самыми удобными креслами с откидными спинками и выбранными нами новыми блокбастерами, а также комната для няни, которая втрое больше моей старой квартиры в Лос-Анджелесе. Здесь есть все, что мне нужно, и даже больше: отдельный вход для гостей, приватная зона отдыха, великолепная ванная похожая на спа и кровать с балдахином, на которой я чувствую себя принцессой.
Нико стоит возле лифта, который Рафаэль установил, чтобы его сын мог легко перемещаться по трехэтажному дому, и постукивает кроссовком по деревянному полу с раздраженным выражением на милом маленьком личике. Он выше других детей своего возраста благодаря ДНК своего отца, что создает иллюзию, будто он старше.
— Почему ты так долго? — он хватает меня за руку и тянет внутрь кабины лифта.
— Я отвлеклась.
— На что?
— Твой отец улыбнулся.
— Правда? — Нико смотрит на меня нетерпеливыми глазами.
Этот взгляд – главная причина, по которой я вообще создала счетчик улыбок, потому что, осознает это Рафаэль или нет, его сын дорожит его улыбками. Они символизируют надежду и счастье – то, чего так не хватало в этом доме в последнее время, хотя я так и не поняла, почему.
Я протягиваю руку к его темным волосам и нажимаю кнопку подвального этажа.
— Совсем немного, но я его поймала.
— Ого. Два дня подряд, — недоверчиво говорит Нико.
— Похоже, я все-таки выиграю наше пари, — полушутя поддразниваю его я. Если Рафаэль будет улыбаться каждый день в течение тридцати дней подряд, то Нико разрешит мне одолжить его любимую фигурку на месяц.