Для ребенка эти ставки выше, чем мой выигрыш и уход на пенсию в двадцать девять лет.
— О нет, — он притворяется расстроенным.
— Ничего страшного, если ты проиграешь. Я даже соглашусь на совместное пользование.
Он с хихиканьем ударяет меня бедром, и я в отместку ерошу его темные волосы. Улыбка на его лице исчезает, когда он смотрит на меня сузившимися глазами.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Ничего, — его защитный тон застает меня врасплох. Хотя я привыкла к подобному тону его отца, я никогда не слышала, чтобы Нико говорил так раньше.
Нико, нахмурившись, снимает очки и протирает линзы краем голубой футболки. Он всегда любит сам выбирать себе очки, и сегодня они в толстой красной оправе, которая подходит к его футболке с изображением комиксов и красным баскетбольным кроссовкам.
Двери лифта открываются, но он слишком сосредоточен на протирании линз, поэтому я блокирую двери, чтобы они не закрылись, и жду. Он все больше расстраивается, пытаясь справиться с задачей, но я воздерживаюсь от помощи, как бы мне этого ни хотелось.
Как и любой другой восьмилетний ребенок, Нико хочет быть самостоятельным, особенно учитывая заболевание пигментным ретинитом2, диагностированное у него около восемнадцати месяцев назад. Согласно моим поискам в Google, поощрение самостоятельности очень важно, особенно когда его зрение прогрессивно ухудшается и он все больше расстраивается из-за необходимости полагаться на других.
Он надевает очки обратно с тонко сжатыми губами.
— Все в порядке? — спрашиваю я.
— Да, — он щурится, глядя мне в лицо, а потом трет глаза.
— Ты уверен?
— Да, — его резкий тон удивляет меня, когда, выходя из лифта, он прижимается ко мне всем телом, так сильно напоминая в этот момент своего отца.
Я быстро встряхиваю головой.
— Хорошо, сэр. Сбавьте обороты, пока я не заставила вас сегодня практиковаться на диктофоне.
Мой комментарий, похоже, кажется, выводит его из того мрачного настроения и он вздыхает.
— Извини.
— Все в порядке. Мы все иногда бываем раздражительными, — я выхожу за ним из лифта и иду в подвал.
Вскоре после того, как меня перевели из репетитора Нико по музыке в няню, Рафаэль превратил недостроенный подвал в музыкальную студию для своего сына, в основном благодаря барабанной установке, которую ему купила крестная. Большое открытое пространство оснащено звукоизоляцией, современными технологиями звукозаписывающей студии и инструментами, которых хватит для создания целого альбома, если бы я захотела.
При этой мысли у меня сводит желудок, но я быстро прихожу в себя.
Я кручу кольцо, прикрывающее татуировку на мизинце.
— На чем ты хочешь сыграть сегодня?
Взгляд Нико мечется между витриной со струнными и духовыми инструментами и ударной установкой, а затем останавливается на черном рояле.
— На пианино.
— Правда? — если бы не Рафаэль, настаивающий на том, чтобы Нико занимался на фортепиано и скрипке как минимум два раза в неделю, я сомневаюсь, что он стал бы играть на чем-то, кроме барабанной установки. Обычно мне приходится вырывать барабанные палочки у него из рук.
— Сегодня я хочу попробовать что-то новое, — Нико направляется к скамейке с таким выражением лица, что у меня защемило сердце.
Я сажусь рядом с ним, игнорируя желание спросить, в чем дело.
— Покажи мне, на что ты способен, маленькая рок-звезда.
Глава 2
Элли
К тому времени, когда я укладываю Нико спать, я уже готова упасть в обморок от перенапряжения после нашего сегодняшнего долгого занятия. Нико должен был готовиться к выступлению на Клубничном фестивале, который состоится в июле этого года, но что-то в его неугомонной энергии и остаточной сварливости подсказало мне, что ему нужно время, чтобы разобраться со своими чувствами, поэтому я составила ему компанию, пока он выплескивал свои эмоции на клавишах из слоновой кости своего пианино.
Если бы у душевной боли Нико был звук, то его ноты соответствовали бы сентиментальной композиции – задушевной, проникновенной и чертовски желаемой, что выглядит как болезненная тоска.
Даже музыка, которую он слушал, принимая душ, навевала меланхолию, хотя я делала вид, что не замечаю этого, пока складывала белье в его комнате по соседству.
— Ты можешь почитать со мной? — Нико выпячивает нижнюю губу.
Я смотрю на будильник в стиле супергероев на его тумбочке.
— Я бы с удовольствием, но уже поздно, а тебе завтра в школу.
— Пожалуйста, — он сжимает руки вместе. — На этот раз только одну историю. Обещаю.
Мне всегда было трудно отказать Нико. Это один из моих самых больших недостатков, особенно когда речь идет о милых малышах, у которых щенячьи глазки и хорошие манеры в качестве суперсилы. Если бы Рафаэль был здесь, он бы закатил глаза и отчитал меня за это, но он закрылся в своем кабинете.
В последние несколько месяцев за процесс укладывания Нико в постель стала отвечать только я, и я знаю, что Рафаэль перестал стараться из-за неловкого напряжения между ним и его сыном. Я изо всех сил пытаюсь убедить своего босса попробовать еще раз, но он утверждает, что Нико хочет читать сказки только со мной.
Мы с Нико не всегда были так близки, особенно учитывая его проблемы с доверием к окружающим, но постепенно наша связь из-за музыки распространилась на все аспекты нашей жизни – от развода родителей до любви к Формуле-1 – и мы создали крепкие отношения, которыми я дорожу.
— Элли? — Нико постучал по моему плечу.
Я глубоко вздыхаю.
— Хорошо. Подвинься.
Он аккуратно снимает свои фигурки с левой стороны кровати и ставит их на тумбочку. По сравнению со всеми остальными игрушками, которые валяются по всему дому, пока он не будет готов снова с ними играть, он особенно бережно относится к фигуркам, которые Рафаэль создал с помощью 3D-принтера. Мой босс сам разработал и раскрасил их, и я стараюсь не думать об этом только потому, что это заставляет меня чувствовать тепло и нежность, зная, что он потратил месяцы, работая над каждой из них для своего сына.