— Привет, — говорит он, усаживаясь в кресло рядом со мной.
— Привет, — я смотрю в его темно-карие глаза.
Нам редко выпадает шанс быть так близко друг к другу, и я не совсем понимаю, как я к этому отношусь. С одной стороны, мне трудно отвести взгляд, а с другой – я отчаянно пытаюсь уклониться от его глаз.
К счастью для нас обоих, он портит момент, поднимая шторку иллюминатора.
— Нет! — я поспешно накрываю его руку своей.
— Тебе не нравится смотреть в окно?
— Абсолютно нет.
Он хмурится.
— Почему?
Поскольку мое самосохранение было потеряно где-то между рукавом и салоном первого класса, мне нечего терять, если я буду откровенна.
— Это усиливает мою тревогу.
— Хм.
— Что?
Он на мгновение задумывается.
— Чего ты боишься больше всего? Клаустрофобии? Крушения? Турбулентности? Взлета или посадки?
— А есть вариант «все из вышеперечисленного»?
Его губы слегка изгибаются в уголках.
— Ты так сильно ненавидишь полеты?
— Абсолютно ненавижу. Весь этот процесс – кошмар от начала и до конца, так что, может, лучше я поменяюсь местами с Нико и дам вам двоим насладиться всем этим первым классом.
Он игнорирует мое предложение и спрашивает:
— Сколько раз ты летала на самолете?
— Два.
— За всю свою жизнь?
— Нет, за последний месяц.
Он гримасничает.
— Конечно, два раза за всю жизнь. Одной поездки мне было бы достаточно.
Он наклоняет голову.
— Но ты согласилась поехать в эту поездку.
— Потому что это важно для него, — шепчу я, показывая большим пальцем на ряд позади нас.
Я никогда не предполагала, что Нико захочет, чтобы я присоединилась к нему и его отцу в поездке, чтобы создать неизгладимые визуальные воспоминания, но раз уж меня пригласили, я не могла отказаться. Даже после того, как Нико уговорил отца поменять первоначальную поездку в Европу на тропический отпуск, плохо подходящий для тех, кто хочет скрывать свои шрамы как можно дольше.
Рафаэль смотрит на меня самые долгие пять секунд в моей жизни.
— Спасибо, — его горло заметно сжимается от сильного глотка. — Это много для него значит.
Прилив тепла разливается по моей груди, но обрывается, когда сообщение о взлете заканчивается, и самолет резко начинает двигаться.
Мое дыхание становится все более поверхностным, когда самолет катится к взлетной полосе, и моя смертельная хватка на подлокотниках становится все крепче, когда костяшки пальцев побелели от недостатка крови.
Рафаэль поднимает взгляд от моих рук.
— Ты должна была сказать мне об этом.
Я смеюсь себе под нос.
— И что бы ты сделал?
— Предложил Ксанакс9?
— И сразу бы дал его мне?
— Нет, но я бы направил тебя к кому-нибудь, кто мог бы помочь. Или, по крайней мере, дал бы тебе несколько советов перед долгим полетом.
— О, так ты теперь эксперт по авиафобии?
— Если учесть, что когда-то я чувствовал то же самое, то да.
— Правда? — я подумала, что Нико шутит, потому что мне трудно поверить, что Рафаэль боится – или боялся – чего-то обыденного, вроде самолетов. Он кажется таким… сильным и стойким.
— Ага. Как ты думаешь, почему мне нравится летать с открытым иллюминатором?
— Если ты хочешь… — я сглатываю комок в горле. — Ты можешь…
— Все нормально.
Объявление о взлете начинает мигать на большом экране передо мной, напоминая мне обо всем, что может пойти не так во время полета. Я не могу отвести взгляд от короткого видеоролика, в котором рассказывается о спасательных плотах, аварийных выходах и о том, как важно сначала надеть кислородную маску на себя, прежде чем помогать кому-то еще.
Рев двигателей только усиливает мою тревогу, поскольку самолет и мое сердцебиение набирают скорость.
— Давай сыграем в игру.
— Милая идея, но мне придется вежливо отказаться, потому что, не уверена, заметил ли ты, но я нахожусь в двух секундах от того, чтобы потерять свой чертов разум.
Не обращая на меня внимания, он спрашивает:
— Ты бы предпочла никогда больше не играть на инструменте или потерять способность петь?
Мой вздох едва слышен за шумом двигателей.
— Прости?
— Ты должна выбрать что-то одно.
— Я не хочу, — мое сердце замирает, когда колеса отрываются от земли.
Ты застряла здесь на несколько часов и ничего не можешь сделать…
— Держу пари, ты бы предпочла отказаться от своего голоса.
Подождите. Что?
— Что было бы чертовски обидно, если тебе интересно мое мнение.
Мне трудно дышать, и это не имеет никакого отношения к взлетающему самолету.
— У тебя самый красивый голос, который я когда-либо слышал.
Все мое лицо, наверное, напоминает помидор.
— Ты говоришь это, чтобы отвлечь меня.
— С каких это пор я стал делать ложные комплименты?
Я слишком ошеломлена, чтобы ответить.
— Так что бы ты выбрала?
Я решаю подыграть ему и ответить, поскольку он явно делает это ради меня.
— Не то чтобы я хотела перестать петь, но никогда больше не играть на инструментах – это не вариант. В каком-то смысле они заставляют мою душу петь.
Он наклоняет голову в молчаливом любопытстве.
— И каково это?
— Каково что?
— Иметь что-то, что заставляет тебя чувствовать себя живым.
Мне трудно придумать подходящий ответ, поэтому я молчу, обдумывая его вопрос. Неужели у Рафаэля нет ничего такого, что заставляет его сердце гореть, или он закрыл себя от возможности когда-либо почувствовать это?
Я не уверена, но боюсь того, что может произойти, если я буду упорно искать ответ.
Глава 21
Рафаэль
В конце концов Элли заснула, что, как мне казалось, было невозможно, особенно если учесть, как она волновалась весь полет. Как только адреналин выветрился, ее тело сдалось, и она выбрала мое плечо в качестве подушки, а купленная ею подушка осталась у нее на коленях. Я мог бы оттолкнуть ее, но я все еще чувствую себя виноватым после ее предыдущего признания, поэтому сижу неподвижно, как статуя, пока она опирается на меня.