Когда Нико уговорил меня пригласить Элли в нашу летнюю поездку, я решил, что она согласилась из-за бесплатной возможности отдохнуть, но это было даже не близко к истине.
Как и я, она здесь ради Нико. Пусть будет проклято беспокойство, связанное с поездкой.
Ее стремление сделать все возможное для каникул моего сына наполняет меня благодарностью, настолько сильной, что она переполняет меня, как и мысль о том, что Элли сделала для Нико больше, чем когда-либо делала его мать.
Если бы моя бывшая жена испытывала подобный страх, я бы и близко не подпустил ее к самолету, не говоря уже о том, чтобы выдержать десятичасовой перелет ради нашего сына.
— Как долго она собирается спать? — шепчет Нико через щель между нашими креслами.
— Я не знаю, — отвечаю я тихим голосом.
— Может, нам стоит поскорее ее разбудить?
— У нас в запасе еще несколько часов, — я украдкой смотрю на женщину, которую когда-то считал раздражающей, когда она прильнула к моему боку, прижимаясь своим теплым телом к моему.
Проходит совсем немного времени, и ее мягкий храп постепенно убаюкивает и меня.
Чья-то рука обхватывает мою, и я резко просыпаюсь.
— Что за… — я смотрю вниз и вижу, что пальцы Элли зажаты между моими. Самолет трясет, когда мы попадаем в небольшую турбулентность.
— Рафаэль, — ее голос, полный паники, заставляет меня действовать.
— Все в порядке.
— Ни черта не в порядке! — и без того белое лицо Элли еще больше бледнеет, когда самолет трясет.
— Она в порядке? — шепотом спрашивает Нико.
— Скоро будет. А ты?
— Да! Это как тот космический аттракцион в «Дримленде», — Нико говорит своим бодрым голосом, и это помогает мне немного расслабиться. Элли, похоже, не разделяет его настроения, так как ее хватка на моей руке становится все крепче и крепче, пока она не начинает покалывать от недостатка кровообращения.
Кровообращение. Точно.
Ее тяжелое дыхание отвлекает меня от моих мыслей. Прошло много времени с тех пор, как кто-то, кроме Нико, искал у меня утешения, и я быстро осознаю, насколько плох в этом, когда говорю:
— Статистика в нашу пользу. Только один из каждых одиннадцати миллионов самолетов терпит крушение.
Она в ужасе смотрит на меня.
— Один из одиннадцати миллионов?
— Если верить Google, то да.
— Но разве за день не совершается не менее ста тысяч рейсов?
Блять. Я немного перестарался.
Самолет слегка снижается, и у меня сводит живот. Ее смертельная хватка на моей руке не ослабевает, и я ободряюще сжимаю ее, несмотря на протест моих суставов.
— Мы могли бы…
Она не дает мне закончить предложение.
— Если ты предложишь поиграть в игру, я тебя убью.
— Я собирался посоветовать сделать несколько глубоких вдохов, но если планирование моего убийства тебя отвлекает, то милости прошу. Я даже подкину тебе парочку идей.
— Ты уже составил завещание?
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто хочу убедиться, что Нико обеспечен на всю жизнь и все такое.
Наверное, со мной что-то не так, потому что это единственное правдоподобное объяснение тому, как теплеет в моей груди при мысли о том, что она заботится о моем сыне настолько, что волнуется за его благополучие, если меня не будет рядом.
Самолет снова качает.
— О боже! — простонала она. — Мы умрем.
Несколько человек в салоне первого класса смотрят на Элли с осуждающими выражениями, а я смотрю на них поверх ее головы, пока они не опускают глаза.
Кто бы мог подумать, что мой хмурый взгляд можно превратить в суперспособность?
Когда я опускаю глаза, то вижу, что Элли смотрит прямо перед собой, а по ее лицу катится одна-единственная слеза. Это задевает меня больше, чем хотелось бы, и я инстинктивно провожу по ее щеке подушечкой большого пальца.
— Элли.
Ничего.
— Эй.
Ее молчание съедает меня, когда она делает большой глоток воздуха.
— Эль? — я произношу это прозвище, не задумываясь. — Háblame, — моя испанская речь выводит ее из состояния тревоги, в котором она находилась.
Она поворачивается и смотрит на меня.
— Что это значит?
— Поговори со мной, — перевожу я.
— Не могу, — прохрипела она.
— Ты плачешь.
Она поспешно вытирает щеки.
— Это так неловко.
— Согласен. Если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не останется выбора, кроме как использовать это в качестве шантажа в один прекрасный день.
Она смеется. Ничего особенного, но это немного снимает растущее напряжение в моем теле, пока самолет снова не тряхнет. Хотя я преодолел свой страх перед полетами много лет назад, я все еще ненавижу турбулентность, так что отвлечение Элли пойдет мне на пользу.
— О чем эта татуировка? — я провожу пальцем по тонкой полоске звезд, опоясывающей весь ее средний палец.
— А?
— Твоя татуировка, — я касаюсь постоянного черного кольца.
— О. Это, — она нахмуривает брови. — Я дала себе обещание, когда была моложе.
— И какое же?
Она смотрит на наши руки.
— Что бы ни случилось, как бы тяжело ни было, я не сдамся.
Снаружи грохочет гром, а по самолету хлещет дождь.
Я пытаюсь отвлечь ее другим вопросом.
— Почему ты выбрала именно этот палец?
Она сглотнула и подняла на меня глаза.
— Средний палец ассоциируется с нашей жизнью и идентичностью, так что мне показалось, что это правильно.
— Ха. А я-то думал, потому что это лучший палец, чтобы слать людей к черту.
Еще один смех вырывается из ее уст, но этот приятный звук обрывается очередным раскатом грома.
— А как насчет этой? — я показываю на тройную ноту, расположенную на внутренней стороне ее правого запястья.
— Она символизирует мою семью. Берта, мою маму и меня, — она указывает на каждую ноту по очереди. — У них такие же татуировки.