Рафаэль был так нежен, так чертовски мягок, заботлив и терпелив, что у меня на глаза навернулись слезы от несправедливости. От того, что я жажду утешения от единственного человека, которого не могу заполучить.
К счастью, я отвернулась от него, так что он не замечает моих эмоций, но от этого слезы не становятся менее настоящими.
Рафаэль не просто возрождает мою прошлую влюбленность в него за все те годы. Он, даже не подозревая этого, раздувает пламя и заставляет его гореть сильнее, чем когда-либо прежде.
Обо мне никогда так не заботился кто-то, кто не был моей семьей или Уиллоу, и это заставляет меня чувствовать так много всего сразу.
Жгучее желание. Непреодолимый страх. Безудержную печаль, зная, что это все, чем наши отношения когда-либо будут.
Собрав немного сил и вытерев рот тыльной стороной ладони, я встаю и прислоняюсь к лодке.
— Я говорила тебе, что нужно было оставить меня в отеле.
— Это моя вина, что мы не взяли лодку побольше.
— Твои способы передвижения вызывают серьезные сомнения, — я отчаянно пытаюсь облегчить дискомфорт, который испытываю из-за того, что испортила их рыбалку, потому что если я и ненавижу что-то большее, чем конфронтацию, так это причинять людям неудобства.
Я разобрала эту проблему на терапии, но это не значит, что время от времени я не возвращаюсь к подобному чувству вины. Невозможно не сделать этого, если так долго чувствовать себя обузой. Моя мама всегда была категорически против, но это не мешало мне винить себя за то, что она осталась с отцом, потому что хотела защитить меня.
Еще одна волна разбивается о борт лодки, и я смотрю на горизонт, молясь, чтобы внезапный приступ тошноты исчез так же быстро, как и появился.
Нико передает мне металлическую коробочку с мятными конфетами из рюкзака Рафаэля, и я кладу три конфеты в рот.
— Mijo (Сынок), можешь принести Эль немного воды? И попроси у капитана крекеры, пожалуйста.
— Конечно. Все, что угодно для Эль, — он показывает язык отцу и уходит в сторону передней части лодки. Она не очень большая, что, как объяснил Рафаэль, только усиливает качку.
У меня в животе бурчит.
— Это ужасно.
— Я уже попросил его повернуть назад.
— Нет! — я стою перед ним на шатающихся ногах. Следующая волна, налетевшая на борт лодки, выбивает меня из равновесия, но, к счастью, Рафаэль не дает мне упасть. Это возвращает меня к прошлой ночи и к тому, как крепко он держит меня за руку, особенно когда он снова отпускает меня в порыве.
Он скрещивает руки на груди.
— Тебя уже дважды тошнило.
— Возможно, третий раз будет удачным.
Он даже не ухмыляется.
— Перестань суетиться. В худшем случае, меня будет тошнить воздухом, потому что у меня в желудке уже ничего не осталось.
Его хмурый взгляд становится еще глубже.
— Скорее всего, у тебя обезвоживание.
— А ты слишком остро реагируешь, — я показываю на Нико, который с трудом удерживает воду в пластиковой бутылке, пока идет к задней части лодки. — Мне просто нужно немного воды, и я приду в себя.
Рафаэль, кажется, не впечатлен.
— Ты выглядишь бледной.
— Это мой солнцезащитный крем.
Похоже, он мне не поверил.
— Почему ты так настаиваешь на том, чтобы остаться?
Потому что я ненавижу быть обузой.
Хмурые морщины возле его глаз смягчаются.
— Это нормально – сказать, что ты неважно себя чувствуешь. Ты не испортишь нам день, если попросишь вернуться.
Я улыбаюсь сквозь тошноту.
— Через несколько минут я буду как новенькая. Просто подожди и увидишь.
Я не как новенькая. Даже близко нет, хотя я и дышу, но с трудом, и притворяюсь, что провожу время с пользой, потому что Нико наслаждается вниманием отца. Видеть, как они наконец-то ладят друг с другом, греет мне сердце, и я отказываюсь быть причиной отмены их планов на сегодня, несмотря на то, что чувствую себя дерьмово.
По предложению капитана я сажусь в заднюю часть лодки, а они стоят спереди, забрасывая удочки и одновременно узнавая все о Гавайях и их местной дикой природе.
Рафаэль постоянно поглядывает на меня, насупив брови, но я отмахиваюсь от него и продолжаю листать свой блокнот, пытаясь отвлечься от морских глубин и своего беспокойства, работая над новой песней.
Я не писала музыку с тех пор, как уехала из Лос-Анджелеса, но сегодня мне хочется приложить перо к бумаге, тем более что это обычно успокаивает мои нервы.
Моя рука дрожит, но не потому, что мне не терпится написать, а потому, что написание первой строчки кое-что символизирует.
Мое новое начало.
Даже если я никогда не соглашусь на предложение Коула написать для него песню, я собираюсь вернуть прежнюю себя, по одному песенному куплету за раз.
Пока Нико и Рафаэль проводят время на рыбалке, я попеременно смотрю на горизонт, чтобы побороть тошноту, и набрасываю случайные тексты, которые приходят мне в голову. Большинство моих строк не имеют смысла, но одна выделяется среди всех остальных.
В канун Рождества шел сильный снег,
Когда наши пути пересеклись в тот первый раз.
Я настолько застигнута врасплох, что перечеркиваю текст ручкой, пока его становится невозможным прочитать. Я думала, что почувствую облегчение от того, что стираю свидетельства моей первой встречи с Рафаэлем, но вместо этого в груди что-то щемит.
Что-то похожее на сожаление.
Я не писала песен о своей личной жизни со времен «Silver Scars», и вот я здесь, начинаю новую песню с упоминания о нем.
Я закрываю блокнот и достаю телефон, чтобы отвлечься на случайную игру, но ничто не может заставить меня забыть, как Рафаэль вдохновил меня на лирику.
И я не совсем понимаю, что с этим делать.
Нико хочет, чтобы после ужина мы прогулялись по пляжу. Когда я с радостью отнеслась к этой прогулке, Рафаэль, похоже, не разделяет этого настроения. Он кажется более ворчливым, чем обычно, и я могу только предположить, что это как-то связано со мной и испорченной рыбалкой на лодке.