Румянец на щеках Элли исчезает.
Я поднимаю плед Нико до его подбородка.
— Нет, не ест.
Он смотрит на Элли.
— Но ты же ешь.
— Да.
— Почему?
Я прочищаю горло.
— Помнишь, когда у нас появилась Пенелопа, и ты увидел ее ребра?
Нижняя губа Нико подрагивает, когда он кивает.
— Да.
— И она была так голодна, что пыталась съесть твои волосы?
Это, кажется, снимает напряжение.
— Да!
— Однажды я был таким же.
— Настолько голодным, что мог съесть чьи-то волосы?
Мои щеки горят.
— Не совсем, но достаточно голодным, чтобы пересчитать мои ребра.
Элли сжимает мою руку. Когда она начинает отстраняться, Нико кладет свою ладонь поверх наших обеих.
Мое сердце переполнено до предела. Никогда раньше оно не жаждало кого-то до боли, но что-то в Элли заставляет меня хотеть большего.
Чего именно, я еще не решил, в основном потому, что все еще работаю над своими проблемами, но знаю, что того, что у нас есть сейчас, недостаточно.
Нико поднимает на меня глаза.
— Прости, что посмеялся над тобой.
Я целую его в лоб.
— Не нужно извиняться. Я знаю, что это может быть… неприятно.
Глаза Элли смягчаются, и мне приходится отвести взгляд, потому что я не могу выдержать жалости в ее взгляде.
Нико улыбается.
— Мне нравится, что тебе нравятся мои микробы.
Я смеюсь.
— Нет, не нравятся.
— Нет, нравятся! Может, я тоже украду немного твоей еды.
— Нет, если я украду ее первой, — говорит Элли с улыбкой, которая проникает мне прямо в сердце.
Глава 42
Элли
Когда Рафаэль пригласил меня провести вечер на балконе, я не смогла ему отказать, особенно после того момента, который мы втроем разделили, укладывая Нико спать.
Постепенно Рафаэль раскрывается перед близкими ему людьми, и для меня большая честь быть свидетелем стольких важных для него моментов. Наблюдать за тем, как он становится более спокойным по отношению к себе и своему прошлому, поистине невероятно.
Мы расположились в шезлонгах под ночным небом, луна освещала береговую линию внизу.
Как и в его компании, тишина успокаивает, поэтому я не настаиваю на том, чтобы сразу начать разговор, да и он тоже.
Через несколько минут Рафаэль начинает первым.
— Насчет сегодняшнего вечера…
Я поворачиваюсь в шезлонге, чтобы лучше видеть его.
— Что насчет него?
— Уверен, у тебя есть вопросы.
— Ты не должен мне ничего объяснять, — мне достаточно того, что он рассказал Нико.
— Дело не в этом, — он проводит рукой по лицу. — Я хочу поговорить об этом с тобой.
Мое сердце делает небольшой кульбит.
— Хорошо.
Он смотрит на океан, его челюсть сжимается и разжимается с каждым глубоким вдохом.
— Знаешь, сколько времени потребовалось маме Нико, чтобы заметить мою привычку? — он произносит последнее слово с усмешкой, и мой рот на время перестает двигаться. — Нико уже было два года, — говорит он, когда я молчу.
— Это… — очень долго.
— Жалко, — он переводит взгляд с меня на звезды.
Тот факт, что Хиллари потребовались годы, чтобы заметить это, дает мне возможность многое понять об их браке. Я не часто обедала с Рафаэлем в доме, поэтому раньше не обращала на это внимания, но как только мы приехали на Гавайи, я начала улавливать подсказки.
Во-первых, я заметила, как он просил официантов указывать конкретные размеры порций и очень тщательно выбирал блюда, что могло бы создать впечатление, что он – жестокий придурок, если бы не его чрезвычайно щедрые чаевые и простое «спасибо», которое он писал внизу каждого чека.
Затем он продолжал говорить, что наелся после каждого приема пищи, и только потом съедал небольшие остатки на тарелке Нико. Он не выглядел счастливым от этого. На самом деле он выглядел чертовски несчастным, что было самым ярким признаком.
— Она думала, что я просто голоден из-за тренировок и физического труда на работе, — он не смотрит на меня. — Она даже не спросила меня, почему. Да и не интересовалась, — затем следует дрожащий вздох. — Честно говоря, она даже была раздражена этим.
Моя нижняя губа вздрагивает, но я смягчаю сдавленность в груди шуткой.
— Ну, меня это не беспокоит.
— Нет?
— Нет.
Он тяжело вздохнул, прежде чем снова заговорить.
— У моих родителей было не много денег. Все, что они зарабатывали, быстро тратилось на выпивку, азартные игры и все, что делало мою маму счастливой на этой неделе. Иногда из-за их безответственности у нас не хватало денег на еду, поэтому я научился не позволять себе тратить еду зазря.
Наш ужин лежит у меня в желудке, как свинцовая глыба.
Он отводит глаза.
— Это стало привычкой, или компульсивным перееданием, как сказал мой психотерапевт. Это своего рода травматическая реакция, которую я не могу контролировать, несмотря на то что у меня больше денег, чем я могу потратить за всю жизнь. В молодости я не знал границ дозволенного, поэтому, когда только переехал на озеро Вистерия, я ел до тошноты, что вызывало тот самый страх, что тетя и дядя устанут от моих проблем. Я был уверен, что в один прекрасный день они проснутся и решат, что им достаточно.
— Сколько тебе было лет? — спрашиваю я нейтральным тоном, несмотря на то, что у меня болит сердце.
— Я был лишь немного старше Нико, и за короткое время успел повидать слишком много дерьма. Я был в полном беспорядке.
— Ты был ребенком.
Он смотрит на небо, словно хочет накричать на него.
— А они знали, насколько все было плохо с твоими родителями? — спрашиваю я.
— Нет. Мой дядя и его брат не были в хороших отношениях до его смерти, поэтому они не были в курсе ситуации, пока им не позвонили и не сказали, что мне нужен новый дом.
— О, Рафаэль.
Он больше не может смотреть мне в глаза.
— Они сделали выводы на основе медицинской карты и нескольких анкет, но они никогда не подталкивали меня к тому, чтобы рассказать об этом.