Давление в груди становится невыносимым, но, к счастью, она играет последний аккорд, и наступает блаженная тишина. Когда я открываю глаза, то вижу, что они закрыты, а ее душевная боль запечатлена в каждой детали ее лица.
Я вырываю гитару из ее трясущихся рук и кладу ее на журнальный столик, а затем зажимаю ее лицо между своими ладонями.
— Я больше никогда не хочу слышать, как ты называешь себя сломленной снова.
Она пытается отвести взгляд, но ее лицо оказывается между моими ладонями.
— Ты не понимаешь.
— Я понимаю больше, чем ты можешь себе представить.
— О, потому что у тебя пятьдесят с лишним шрамов по всему телу?
— Может, у меня и нет шрамов, которые ты можешь увидеть, но от этого они не становятся менее реальными, — я постучал по своему сердцу.
Вся ее непокорность угасла, и она обмякла в моих объятиях.
— Я завидую тому, что ты можешь их прятать, в то время как мои всегда на виду. Каждый день я вижу их, и они напоминают мне обо всех ошибках, которые я совершила. О том, какой слабой я была и всегда буду.
Мне хочется встряхнуть ее, но вместо этого я целую ее в макушку.
— Ты одна из самых сильных людей, которых я знаю.
— Ты бы так не говорил, если бы видел их. Они… отвратительны, — ее голос ломается, как и вся сдержанность, которую я обещал себе перед тем, как войти в ее спальню.
К черту это.
— Я хочу их увидеть, — сердце сильнее бьется о мою грудь.
Она вскидывает голову.
— Что?
— Дай мне взглянуть на них, прежде чем ты предположишь худшее.
— Рафаэль.
— Покажи мне, насколько они отвратительны на самом деле, — говорю я с большим трудом. Эти слова – и все воспоминания, явно связанные с ними, – выводят ее из равновесия.
— Отлично. Хочешь взглянуть на них? — она встает, ее тело пульсирует от гнева. — Посмотрим, как быстро ты передумаешь, — она хватается за пояс пижамных штанов и стягивает их вниз.
Я упираюсь рукой в спинку дивана, чтобы не потянуться и не схватить ее. Мои пальцы больно впиваются в материал, а ногти грозят разорвать ткань.
Не опуская глаз, я смотрю на нее и говорю:
— Ты прекрасна.
Она вздрагивает.
— Ты даже не смотришь.
— Это не изменит моих чувств к тебе.
— Ты просто так это говоришь.
Я встаю и подхожу к ней.
— Может, лучше, чтобы я доказал это?
Она вдыхает, когда я опускаюсь перед ней на колени. Я вижу шрамы, да, но они окружены бесчисленным количеством красивых татуировок. На одном из ее бедер тонким почерком выведена татуировка «Это тоже пройдет», едва заметная среди галактики звезд.
Когда я поднимаю взгляд, она смотрит прямо перед собой.
Я сжимаю ее ноги.
— Посмотри на меня, — когда она, наконец, переводит на меня свои красивые ореховые глаза, я говорю: — Ты можешь видеть разбитый шедевр, но я вижу только тебя.
Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь поцелуем к одному из ее шрамов. Мои губы касаются еще одного, потом еще и еще, и вскоре я уже сбился со счета, сколько раз я целовал ее бедра.
Слезы, которые она так старательно пыталась сдержать, предательски текут по ее коже, когда я шепчу ей сладкие слова похвалы. Ее тело дрожит, когда я приближаюсь к подолу ее пижамного топа, который свисает за линию трусиков, но я не поднимаю ткань.
У меня достаточно самоконтроля, но я чувствую, что он оборвется, как только я увижу ее самое интимное место.
Судя по тому, как напрягся мой член в штанах, я сделал правильный выбор, даже если это кажется абсолютной пыткой – держаться от нее подальше.
Ее сжатые руки дрожат.
— Это плохая идея.
Мои губы нависают над участком кожи.
— Я знаю.
— Мы должны остановиться.
Я не упускаю из виду, как она сжимает бедра при этих словах. Если я подниму ее топик, окажется ли она мокрой для меня?
Если я наклонюсь вперед, то смогу…
— Рафа, — в голосе Элли звучит одновременно боль и возбуждение, что задевает мое самолюбие и одновременно делает прямо противоположное.
Это моя девочка, всегда превращающая меня в ходячее, говорящее противоречие смешанных эмоций.
Против собственной воли я поднимаюсь на ноги и отхожу. Сердце протестует против того, чтобы сделать шаг к двери, но я делаю над собой усилие и полагаюсь на свое критическое мышление.
Где было это критическое мышление несколько минут назад, когда ты стоял перед ней на коленях?
— Куда ты идешь? — ее вопрос пронизан паникой.
— Если я задержусь, то в итоге сделаю что-то, о чем ты явно пожалеешь, — я поворачиваюсь обратно к двери.
— Кто сказал, что я буду жалеть? — спрашивает она.
Мой следующий шаг неуверенный.
— Я твой босс.
— А что, если бы ты им больше не был?
Я оглядываюсь через плечо.
— Это не вариант.
— А что, если бы был? — она проводит глазами по моему телу, задерживаясь на пульсирующей от желания области.
По моему телу разливается тепло, прежде чем я качаю головой.
— Этого не будет, — как и ее.
— Я не могу быть его няней вечно, — что-то мелькает в ее глазах, но я не могу понять, что именно.
Мысль о том, что она уйдет, что она уедет, – невыносима, и не только потому, что это отразится на Нико. Я хочу, чтобы она осталась, даже если для этого придется отбросить свои собственные потребности, чтобы удержать ее.
Я не уверен, как долго мы сможем поддерживать эти платонические притворные отношения, но мне просто нужно, чтобы она дала мне время.
Время, чтобы разобраться в своих проблемах.
Время, чтобы понять, чего я хочу в жизни и кто я на самом деле.
Но самое главное – время смириться с мыслью о том, что я могу не только разрушить свои стены, но и открыть свое сердце.
Я никогда не думал, что смогу влюбиться в кого-то после всего, что случилось с моим браком. Даже не задумывалс об этом.
Я был готов провести остаток жизни, воспитывая сына в одиночку, но во время этого отпуска я попал в ситуации, которые заставили меня усомниться в своей позиции. Они заставляют меня задуматься, действительно ли жизнь в одиночестве – это то, чего я хочу, в конце концов. Конечно, это безопасный выбор, но он же и самый одинокий.