— До тебя у нас было семь нянь. Все они были очень квалифицированы для этой работы, но ни одна из них не вернула моего ребенка так, как это сделала ты.
Ее подбородок дрогнул.
— Я просто делала свою работу.
— Нет. Ты делала гораздо больше, — я делаю глубокий вдох. — Я не хочу видеть, как Нико снова превращается в тихого мальчика, который не смеется, не улыбается и не занимается музыкой. Боже, это уничтожит меня, если я снова увижу его таким. Поэтому я прошу — черт, я даже готов умолять, — если это убедит тебя вернуться.
Наступает неловкое молчание, и мое беспокойство возрастает. Ее жесткий взгляд, кажется, смягчается, и это дает мне некоторую надежду.
— Тебе не нужно меня умолять, — говорит она мягким голосом.
— Я в отчаянии, Элеонора, — мой голос напряжен.
Она слегка толкает меня, и я теряю равновесие, но не из-за ее силы, а из-за небольшого смешка, который она издает.
— В достаточном отчаянии, чтобы перестать называть меня полным именем? Потому что, хотя я и люблю его, оно напоминает мне о моей бабушке.
Я усмехаюсь, притворяясь, что тепло в моей груди — это результат моих нервов, а не реакция на ее прикосновение.
— Что угодно, только не это.
Сначала я делал это исключительно для того, чтобы досадить ей, но потом обнаружил, что мне нравится, как она вздрагивает каждый раз, когда я называю ее полным именем. Она всегда так мило закатывала глаза.
Мило?
Дерьмо. Не мило.
Смешно. Смешно закатывала глаза.
— Ладно, — пробормотала она. — Ну, эта небольшая беседа была замечательной и все такое…
— Хорошо. Я перестану называть тебя Элеонорой.
Она покачивается на пятках.
— Я должна отказать…
— Но ты этого не сделаешь, потому что ты нам нужна.
— Хорошо. Я соглашусь, но только если ты повторишь это еще раз, умоляя на коленях.
Из меня вырывается короткий, но глубокий смех, который удивляет нас обоих.
— О боже!
Я поднимаю ладонь вверх.
— Не…
— Ты смеялся! — ее улыбка прорезает ледяной внешний слой моего холодного сердца. Я несколько месяцев гадал, каково это — быть свидетелем безудержное счастье Элли, и это гораздо приятнее, чем я ожидал.
Но меньше всего нам нужно, чтобы я умилялся из-за одной-единственной улыбки, как бы сильно она мне ни нравилась. Поэтому я поднимаю глаза к потолку и молю о помощи.
— Кажется, я со школьных времен не слышала, чтобы ты смеялся, — она будто говорит сама с собой.
Эти слова удивляют меня.
— Следишь за мной с тех самых пор, да?
Ее щеки становятся розовыми.
— Нет.
Мое тело горит от этой мысли.
— Уверена в этом?
— Ты же понимаешь, что не все в старшей школе были одержимы тобой? — ее щеки из розовых превращаются в пунцовые.
— Ничего страшного, если ты была в меня влюблена, — по словам Далии и Лили, большая часть школы была в меня влюблена.
— Ты был не в моем вкусе.
— Я был во вкусе каждого, — поддразниваю я, наслаждаясь тем, как румянец разливается по ее шеи.
— Сначала ты посмеялся, а теперь еще и шутишь? Кто ты такой и что ты сделал с прошлым Рафаэлем?
Не уверен, но у меня такое чувство, что Элли сможет подтолкнуть меня к знакомству с новой версией меня, хочу я этого или нет.
Глава 16
Элли
На следующее утро я появляюсь в доме Лопесов рано утром с чемоданом, полным моей одежды, и с бодростью, которой не хватало всю прошлую неделю.
Мой босс открывает входную дверь в дорогих джинсах, демонстрирующих его мускулистые бедра, черной футболке, которая облегает его тело, но не бросается в глаза, и его заветных часах Richard Mille. Бриллианты сверкают в лучах утреннего солнца, поднимающегося позади меня, но я быстро отвлекаюсь на вены, струящиеся по его руке.
Физически Рафаэль — один из самых привлекательных людей, которых я знаю. Забудьте. Он и есть самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, а это говорит о многом после нескольких лет, проведенных в Лос-Анджелесе среди моделей, актеров и начинающих музыкантов.
Я не могу сдержать трепета в животе и учащенного сердцебиения, когда смотрю на него, хотя изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания.
Я поднимаю взгляд и вижу, что его темные глаза уже сфокусированы на моем лице.
— Не обращай на меня внимания, — он ухмыляется. Это мимолетное выражение так напоминает мне о его более юной версии, которая улыбалась так же часто, как и смеялась, и меня удивляет, что я хоть раз смогла увидеть его в таком настроении.