— Элли.
Ничего.
— Эй.
Ее молчание съедает меня, когда она делает большой глоток воздуха.
— Эль? — я произношу это прозвище, не задумываясь. — Háblame, — моя испанская речь выводит ее из состояния тревоги, в котором она находилась.
Она поворачивается и смотрит на меня.
— Что это значит?
— Поговори со мной, — перевожу я.
— Не могу, — прохрипела она.
— Ты плачешь.
Она поспешно вытирает щеки.
— Это так неловко.
— Согласен. Если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не останется выбора, кроме как использовать это в качестве шантажа в один прекрасный день.
Она смеется. Ничего особенного, но это немного снимает растущее напряжение в моем теле, пока самолет снова не тряхнет. Хотя я преодолел свой страх перед полетами много лет назад, я все еще ненавижу турбулентность, так что отвлечение Элли пойдет мне на пользу.
— О чем эта татуировка? — я провожу пальцем по тонкой полоске звезд, опоясывающей весь ее средний палец.
— А?
— Твоя татуировка, — я касаюсь постоянного черного кольца.
— О. Это, — она нахмуривает брови. — Я дала себе обещание, когда была моложе.
— И какое же?
Она смотрит на наши руки.
— Что бы ни случилось, как бы тяжело ни было, я не сдамся.
Снаружи грохочет гром, а по самолету хлещет дождь.
Я пытаюсь отвлечь ее другим вопросом.
— Почему ты выбрала именно этот палец?
Она сглотнула и подняла на меня глаза.
— Средний палец ассоциируется с нашей жизнью и идентичностью, так что мне показалось, что это правильно.
— Ха. А я-то думал, потому что это лучший палец, чтобы слать людей к черту.
Еще один смех вырывается из ее уст, но этот приятный звук обрывается очередным раскатом грома.
— А как насчет этой? — я показываю на тройную ноту, расположенную на внутренней стороне ее правого запястья.
— Она символизирует мою семью. Берта, мою маму и меня, — она указывает на каждую ноту по очереди. — У них такие же татуировки.
— Я не знал, что ты единственный ребенок.
— Ты никогда и не спрашивал.
— Я был засранцем, — чувство вины сменяется любопытством. После того как я знаю Элли почти год, я должен быть в состоянии сам ответить на такой простой вопрос.
— Совсем чуть-чуть.
Я бросаю на нее взгляд.
— Но, отвечая на твой вопрос, скажу, что меня воспитывали как единственного ребенка, но у меня есть сводные братья и сестры по отцовской линии. Но я с ними никогда не встречалась.
Я знаю, что лучше не заводить подобных разговоров, особенно если учесть, как она встревожена.
— А что насчет этой? — я поворачиваю ее руку и прослеживаю путь по чистой коже до полумесяца возле локтя.
Ее и без того бледное лицо полностью теряет цвет, и она без предупреждения отдергивает руку.
— Мне просто понравилось, как это выглядит.
— Если хочешь, чтобы мы начали доверять друг другу, перестань мне врать.
Ее глаза сужаются.
— Ты хочешь знать правду?
Я киваю.
— Это единственная татуировка, о которой я жалею, — она достает наушники и затыкает ими уши, фактически отгораживаясь от меня.
Десять минут спустя летняя гроза официально прошла, и капитан обещает, что остаток полета пройдет спокойно. Элли шепотом говорит «спасибо» за то, что я помог ей справиться с тревогой, и снова уходит в себя.
Я привык к тому, что няня Нико молчит. Это была одна из главных причин, по которой я нанял ее, потому что, в отличие от других, она не пыталась произвести на меня впечатление или заставить меня открыться ей. Мы оба занимались своими делами и общались только тогда, когда это касалось Нико.
Это была пара, созданная на небесах… до сих пор.
Я должен быть благодарен, что Элли снова установила четкую границу, но вместо этого я ощущаю горький вкус одиночества, поскольку мы снова игнорируем присутствие друг друга.
Ты всегда можешь предложить ей быть друзьями.
Только вот ничто так не говорит о моем жалком положении, как просьба к няне моего сына, которая работает у меня на зарплате, стать моим другом. Бог свидетель, мне бы она не помешала, но это не значит, что я буду заставлять Элли стать моей подругой.
Как бы сильно мне этого ни хотелось.
Глава 22
Элли
Я чуть не разрыдалась, когда мы вышли из самолета в Гонолулу. Не хочу показаться драматичной, но я видела, как моя жизнь промелькнула перед моими глазами во время того случайного шторма. В моей голове прокручивались любимые моменты и самые большие сожаления, что было горько-сладким напоминанием обо всем, что я не закончила.