Я сделаю все, чтобы защитить его и свое сердце, даже если для этого придется дать обещание хранить секрет, который не должен быть моим.
Глава 3
Рафаэль
Мне не нравится, когда кое-какая няня находится в моем личном пространстве и вмешивается в мою повседневную жизнь, но ради Нико я готов пойти практически на все. Хотя я мог бы легко воспитывать сына с помощью своей семьи, Нико нужна материнская забота в его жизни.
Ему нужна Элли, как бы мне ни было неприятно это признавать.
Я напоминаю себе об этом, прислонившись к стене напротив двери в спальню сына и глядя на часы Richard Mille, раздражение от которых растет с каждой секундой. Назойливые бриллианты на циферблате сверкают, пока маленькая стрелка тикает в направлении к цифре десять.
Обычно я не так строг ко времени отхода ко сну, но в последнее время Нико ведет себя более раздражительно, чем обычно, и виновата в этом только его светловолосая няня, нарушающая комендантский час.
Ее мягкий смех доносится через дверь и по коридору, а вскоре за ним следует воздушное хихиканье Нико. Этот душевный звук, исходящий от моего сына, — единственная причина, по которой я нанял человека, не имеющего опыта работы с детьми и склонного сводить меня с ума.
Когда Хиллари ушла более двух лет назад после того, как я подал на развод, Нико начал меняться. Его переменчивое настроение и раздражительность, хотя и понятные, были невыносимы, особенно когда я чувствовал свою ответственность.
Это я подал на развод, и хотя Нико никогда не винил меня в том, что его мама ушла, я не могу не думать, что он так считает.
Наши отношения стали еще более напряженными после того, как восемнадцать месяцев назад он узнал о своем диагнозе «пигментный ретинит». Постепенно его состояние стало трудно игнорировать, поскольку зрение ухудшилось, и он начал отдаляться от всего, что любил, — друзей, семьи, музыки и меня.
Музыка всегда была для Нико отдушиной, поэтому в отчаянной попытке помочь ему я почти год назад оплатил уроки музыки в «Сломанном Аккорде». Поначалу Нико не давал мне покоя. Он был тихим и немотивированным и отказывался брать в руки инструмент, но с помощью Элли он постепенно раскрылся.
В течение четырех месяцев мне казалось, что у нас с Нико наконец-то все наладилось, но в начале года произошла еще одна неудача.
Я не могу преодолеть эту проблему, как бы ни старался. Спросив его, что не так, я ни к чему не пришел, а уступки его желаниям лишь временно ослабляют напряжение между нами.
Конечно, смена места нашей летней поездки с Европы на Гавайи, как того хотел Нико, вызвала у него улыбку и сказанное шепотом «спасибо», но хорошее настроение Нико длилось недолго.
По крайней мере, не со мной.
Элли отвлекает меня от моих мыслей, выходя из его спальни и тихонько закрывая за собой дверь, прежде чем прислониться к ней.
Ее лесные глаза закрываются, и она испускает тяжелый вздох. Ее длинные светлые волосы лежат на талии, а их цвет кажется скорее серебряным, чем золотым из-за лунного света, проникающего через окно.
Мне редко удается взглянуть на Элли так, чтобы она этого не заметила. Обычно она фиксирует каждый мой взгляд, улыбку и фразу, заставляя меня в последнее время чувствовать себя объектом исследования с этим ее дурацким счетчиком улыбок. Поэтому вместо того, чтобы сразу же заявить о своем присутствии, я долго разглядываю ее.
Элли не любит яркие аксессуары и одежду с дизайнерскими надписями, как, например, девятимесячная подружка моего кузена, Далия Муньос. Она также не из тех, кто следит за последними тенденциями в макияже или прическах, как Лили, другая сестра Муньос. На самом деле Элли отлично справляется с задачей скрывать свою индивидуальность, приглушая ее ограниченным выбором черной, белой и серой одежды. Я удивлен, что она не покрасила свои светлые волосы, чтобы соответствовать образу эдакой Барби, к которому она стремится, учитывая, что она предпочитает темные цвета.
Если бы не маленькие, изящные татуировки, разбросанные по всему телу, я бы счел ее настолько же интересной, как чистый холст.
Лжец.
Прекрасно. Она интересна, как холст, окрашенный только одним цветом.
Черным.
Глубокий, чернильный оттенок, подходящий к мрачной музыке, которую она включает поздно ночью, когда думает, что все уже спят. Она не знает, что я иногда слушаю ее из тени, но мне трудно сопротивляться тяге к ней. Ее музыка говорит со мной так, как никогда не скажут слова, и я не могу удержаться от того, чтобы не привязаться к ней в этом смысле.