Ричард с ужасом слушал, что говорил ему отец, совесть мучила его.
– Боже мой! – воскликнул он, бросился в кресло и горько зарыдал.
Отец холодно посмотрел на него, удивленный его несдержанностью. Он не понимал причины отчаяния сына.
– Слушай, Дик, – проговорил он, – дело сделано, горевать теперь поздно, все равно ничего не поделаешь. Нет причины приходить в такое отчаяние.
– Но я не могу на ней жениться.
– Что ты сказал?!
– Я не могу на ней жениться. Я – какой же я дурак! – я уже женат.
Мистер Вандемер не верил своим ушам: Дик верно бредит или он не так его понял, как следует.
– Так-ли я тебя понял: ты женился на другой особе?
Ричардь утвердительно кивнул головой. Мистер Вандемер повернулся к нему спиною и уставил глаза в пол. Молчание длилось всего несколько минут, но Ричарду казалось, что прошло несколько часов.
– Отчего ты не скажешь мне хоть что-нибудь, – не вытерпел, наконец, Дик.
– Что же ты желаешь услышать от меня? Что бы я тебе ни сказал, ты все же подлец и останешься им. Кто она такая? Что у тебя с нею произошло и какие у тебя были намерения?
Ричард рассказал отцу о своей встрече с Эмелиною, его увлечении и женитьбе.
– Бедняжка Дора, – проговорит мистер Вандемер и его строгое, суровое лицо вдруг сделалось нежным. Затем он повернулся лицом к сыну и сую проговорил:
– Советую тебе уехать с женою за границу. Года через два можешь вернуться назад с нею, так будет удобнее во всех отношениях. Думаю, что ты попал в надежные руки. Я все расскажу сам судье и твоей матери. Попрощайся с нею и скажи, что я тебя посылаю за границу. Завтра зайдешь утром в контору получить деньги на поездку.
Мистер Вандемер был далеко не трус и не лицемер. Он живо вспомнил некоторые эпизоды из своей молодости и не мог бросить камнем в сына. Он протянул руку. Ричард крепко пожал ее и, не желая встретиться с устремленным на него взором отца, торопливо вышел из комнаты.
На следующий день судья Престон вошел в комнату своей больной дочери и, подойдя к её кровати, в немногих словах сообщил ей о женитьбе Ричарда и об его отъезде. Затем он ушел, уступив место сиделке и послал за доктором.
Дора шест месяцев не вставала с кровати. Она почти все время бредила, когда же к ней возвращалось сознание, она жалобно просила, чтобы ей дали умереть. Отец хотел перевести ее на другую квартиру, ему было противно присутствие дочери в его доме. Но доктор энергично запротестовал и судье пришлось волей-неволей покориться.
– Будьте поласковее с нею, если только она выдержит и не лишится рассудка, – сказал ему доктор. – Необходимо, чтобы при ней постоянно находилась сиделка, иначе она может сделать попытку кончить самоубийством. Сильно сомневаюсь, чтобы её ребенок выжил.
Судья ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку. Вся его доброта с дочери ограничивалась тем, что он больше не появлялся в её комнате и больше не виделся с Дорою.
Вход в его дом был закрыт для Вандемеров. Лу как-то зашла навестить свою подругу, но судья решительно объявил ей, что его дочь больна и что он не желает, чтобы в её комнату входил кто-нибудь другой, кроме двух сиделок и доктора. Что с Дорою, держалось в большом секрете.
Дора умоляла, чтобы ей дали умереть, но сама она никогда не решилась бы на самоубийство. Она боялась погубить душу своего ребенка. Она готова была умереть вместе с ним и с благодарною улыбкою пошла бы на встречу смерти. Но убить своего ребенка она не могла. Она была страшно напугана суровым отношением к ней отца, мысли её путались от слабости. В бреду она постоянно делала попытки спасти своего ребенка то от какой-то неминуемо грозящей ему опасности, то от смерти. Он представлялся ей светло-волосым мальчиком, таким, каким был в детстве Ричард. Часто, умоляя Бога о смерти, она бессознательно прислушивалась к зарождавшейся в ней новой жизни и ради ребенка старалась успокоиться и не волноваться.
После рождения ребенка ее трудно было разлучить с ним и она часами лежала, держа его у себя на руках. Как только сиделка брала у неё ребенка, она начинала беспокоиться. Она засыпала только тогда, когда сиделка, видя, что с больной ничего не поделаешь, клала ребенка на подушку рядом с нею. Как только опасность миновала и Дора стала вставать ненадолго с постели, к ней пришел её отец. Сиделка тотчас же по его появлении вынесла из комнаты ребенка, на которого судья не обратил ни малейшего внимания. Он встал перед кроватью дочери и, сурово глядя на её опущенную голову, объявил ей, что как только она оправится настолько, чтобы выходить, он отошлет ее в деревню на поправку. Когда же совершенно поправится, то может вернуться домой, если, конечно, захочет.